— Да сядьте же вы, черти! Не мелькайте перед глазами.

За окном начинает синеть. Солнце давно скрылось. Но никто не уходит еще часа два. Потом поднимается один, за ним встают все. Молча, не прощаясь, расходятся. Завтра опять вставать чуть свет, да и дома с тревогой ждут всех. Всех!»

Прочитав этот рассказ Ильюшина, я вспомнила признание известного испанского аса Иг-насио Идальго де Сиснероса: «Постепенно мы научились менее болезненно реагировать на сообщения о разбившихся самолетах. Это не значило, что мы потеряли чувствительность. Продолжая летать, мы невольно проникались определенной философией, вырабатывая в себе своеобразный фатализм, избавлявший нас от неприятных дум о том, что и мы можем погибнуть в любой момент». Книга Сиснероса с предисловием К. Симонова недавно вышла в «Политиздате».

— Мысль о смерти должна, по-моему, трансформироваться в желание жить. Жить так, чтобы каждый день вбирал в себя целую жизнь — бессознательная тяга к бессмертию, в котором не сомневаются лишь дети. Взрослые знают, что уйти от смерти можно только в память. Выходит, надо стараться угодить потомкам.

Владимир Сергеевич смеется, но я чувствую, как неприятен ему этот разговор. Люди, очень преданные своему делу, не любят говорить о нем с непосвященными. Чтобы избежать вот таких расспросов и фальши. Но я не могу отказаться от искушения, сидя за одним столом с человеком легендарной судьбы, попытаться что-то приоткрыть, хотя бы для себя. И я думаю о женщине, которая каждый день провожает его в небо. Нателла, жена. Геолог, немало исходившая в свое время по тайге и горам, она хорошо знает, что такое право на риск. И как, наверное, устает она от нелегкого этого знания!

— Что вам больше всего нравится в людях!

— Искренность, правдивость. По-моему, это ниточка, на которой подвешено все. Если человек лжив, это досказывает все остальное. «Набор» качеств может быть разный, но суть одна. Лжецы, фарисеи предавали друзей, от них же гибли целые государства. Правда и ложь — два полюса истории. Историки нередко ищут середину. Середина между правдой и ложью, по-моему, тоже ложь. Наша профессия основана на точности. Двух истин для летчика слишком много. Неискренность — попытка обмануть. Правда — помочь. Летчики признают только взаимовыручку. Наверное, поэтому летная дружба так прочна.

— По какому принципу вы выбираете друзей!

— Разве друзей выбирают? Дружба — такое же чувство, как и любовь. Приходит оно само, иногда нежданно-негаданно, иногда идет долго — сквозь годы. Кто может сказать точно, почему он любит именно эту женщину?

Наверное, так же думал Экзюпери, когда писал: «...зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь». «Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живется мне скучновато, — скажет Маленькому принцу грустный Лис: — Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других». Люди, познавшие истинную дружбу, преображают землю. Потому что любовь к человеку удесятеряет наши возможности. Только как содружество людей, каждый из которых Человек, может быть счастлива наша планета. „ Я спросила Владимира Сергеевича, нравится ли ему Экзюпери. Ведь он как летчик бывал рассеян и неловок.

— Экзюпери мне близок — как летчик и как человек. Он лучше всех рассказал о братстве летающих по призванию. Он говорил, что одна часть труда нас кормит, другая созидает, и созидает нас именно тот бескорыстный дар, что мы отдаем труду. В работе летчиков всегда много этого «бескорыстного дара». Каждый полет — взаимодействие десятков людей: пилотов, инженеров, техников — и спросите их, считаются ли они, работая, со временем, с затратой усилий. Один мой товарищ считает, что все летающие — немного художники. Это не совсем точно, но что-то здесь есть.

Я, кажется, поняла, о чем хотел сказать товарищ Ильюшина. Ощущение постоянной опасности, сильное напряжение, преодоление и, наконец, возвращение обостряют, усиливают восприятие, доводя его порой до грани вдохновения.

«Во мне родилось неизвестное дотоле чувство — «радость спасенного», — писал после аварии один известный летчик. — Такое состояние возникало у меня впоследствии не только после несчастных случаев, но и по окончании любого путешествия».

Восемь лет назад, изломанный в автомобильной катастрофе, переживая мучительные дни, грозившие навсегда разлучить его с небом, Ильюшин обратился к краскам. Сначала он изливал на холст тоску по утраченной скорости, строгой черноте высотного неба, капризной податливости машин. Потом он стал писать землю — такой, как видел ее, отодвигая фонарь приземлившегося самолета. Теплую со сна, торжествующую, яркую. Он воскрешал в себе упругую радость возвращения. Он верил, что будет летать и возвращаться. Он знал, что имеет огромную власть над своим телом. Еще мальчишкой, в первый раз взявшись влажной от волнения рукой за рукоятку пускового магнето «ПО-2», Володя Ильюшин решил, что научится полновластно управлять и машиной и собой. Самолет не существует без человека. Это летающий кентавр, где техника сливается с пилотом. Совершенствовались они вместе. И суровый «тренинг» дал результаты. Воспитанная для полетов воля помогла преодолеть боль, хромоту, вялость убитых долгой неподвижностью мышц, она вырвала его из лап инвалидности, вернула к штурвалу. Самый придирчивый кворум медиков признал: «Годен к летной работе летчиком-испытателем без ограничений». Ильюшин вторично завоевал право летать. И через год поставил на своей машине мировой рекорд высоты полета с постоянной скоростью.

— Чем вы занимаетесь в перерывах между полетами!

— Рисую, путешествую, порчу телевизоры и магнитофоны.

Ильюшин предпочитает в жизни светлые, сильные, естественные тона. Ликующую синеву Неаполя и Кавказа. Весну. «Я в скуку дальних мест не верю, и край, где нынче нет меня, я ощущаю как потерю из жизни выбывшего дня...» Километры пути, километры отснятых кинопленок.

Наша молодая всесоюзная организация регбистов выбрала Ильюшина своим председателем. «Я для них просто таран», — поясняет Владимир Сергеевич. Но он, конечно, понимает, что выбор этот совсем не случаен.

Экзюпери воспел братство летающих по призванию. Он же сказал, что нельзя быть просто братом, нужно быть братом в чем-то, иметь один символ веры. Пилотов французских авиалиний объединяло стремление к независимости, честному мужеству, утверждению человеческого достоинства. Я думаю, принципы с тех пор не изменились. «И вечный бой...» — не эти ли слова привели Ильюшина к Блоку? А может, вот это признание: «Прости, царевна. Путь мой долог. Иду за огненной весной». Человек, не запятнанный ни ложью, ни трусостью. Таковы были и герои Паустовского, оказавшиеся неожиданно близкими в небе.

— А кто из писателей близок вам сейчас!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.