Он выглядит моложе своих сорока. По-военному пунктуален, предупредителен, вежлив той «инстинктивной» вежливостью, что воспитывается с раннего детства. Знает два языка, любит музыку, рисует, написал несколько рассказов, профессионально владеет кинокамерой. И при этом овеян славой одного из лучших испытателей мира. Ильюшину-младшему покорились семьдесят типов машин — от вертолета до сверхскоростного истребителя. Пожалуй, нет летательного аппарата, который был бы ему неподвластен. Летчики говорят: «Ил» бесстрашен в небе и верен в дружбе».

— Владимир Сергеевич, как вы считаете, может ли человек до конца изучить и использовать свои возможности!

— По-моему, обязан. Один остроумный человек говорил: люди слишком мало пользуются своей жизнью и не потому ли в мире еще столько нелепого. Обычно слабые духом живут по принципу: да, вот я такой, принимайте меня, как есть, не нравится — обойдусь. Этакое самодовольное уничижение, недостойное человека. Мы не рождаемся ни гениями, ни дураками. Человек сам делает из себя ничтожество или героя. Я в этом абсолютно убежден. Наши способности очень обширны — в любом из направлений, которое изберешь. Все дело в мужестве, упорстве, силе стремления. Косноязычный Демосфен стал лучшим оратором Греции. Он так хотел. Уметь хотеть — тоже талант. И этому можно научиться. Главное — избрать цель. Как можно раньше. И сделать себя таким, чтобы ее добиться. Цель «вылепливает» человека из первородной глины, строит характер. Итальянский летчик Донати, поставив рекорд высоты, сказал: «Я подошел к пределу человеческой выносливости. Моя машина еще могла набирать высоту, но человек, увы, не машина». Побив этот-рекорд, мой учитель и старший друг Владимир Константинович Коккинаки рассудил по-другому: «Я подошел к пределу выносливости машины, но я мог бы лететь еще выше». Свой «потолок» человек определяет сам.

Я твердо решил летать, еще не зная ни одной буквы. Это желание было достаточно сильным, чтобы пережить все детские увлечения, сопротивление родителей и даже собственные заблуждения. Конечно, сыну конструктора «Илов» немудрено было влюбиться в самолеты. Но добиться права летать — это было нелегко. Фамилия отца помогала мне проникать на аэродром, забираться в пустые кабины и даже подниматься в воздух с таким прославленным асом, как Коккинаки. Но она же вызывала недоверие: а вдруг это просто прихоть, баловство? Те, кто меня окружал, относились к профессии летчика очень серьезно. Мне пришлось упорно доказывать свое право — хотеть летать. А ведь я хотел не просто летать, а летать выше всех и быстрее всех.

— Как вы относитесь к мальчишескому тщеславию!

— Оно необходимо мальчишкам и неприятно во взрослых. Мальчишеское честолюбие — прекрасное стремление стать самым сильным, самым умным, самым храбрым. Оно обостряет наблюдательность, напрягает волю. Маяковский предлагал ревновать к Копернику. Все зависит от мерки, которую выберешь себе в юности. Летчики знают: самолет не взлетит, если не поднят нос.

Не представляю, как бы я выдержал трудные годы учебы, осложненные постоянными полетами, если б не тщеславная мальчишеская мечта — летать быстрее всех. Она помогала забывать усталость и горечь неудач.

Первый раз я сел за штурвал «ПО-2» в сорок третьем году. Мне было шестнадцать. Шла война. Я вырезал из газет портреты героев-летчиков и развешивал их над столом. Волей времени мои мечты о славе были очищены от эгоизма. Мы все тогда рвались защищать Родину. Мечты о славе слились с ненавистью к насилию, с желанием защитить. Тогда еще неосознанно, через общую боль, мы пришли к единственно достойному человека стремлению — быть полезным своему народу. Осознанным, естественным это желание стало позднее. Но ощущение ответственности и единства пришло к нам еще тогда, в войну.

— Очевидно, при обстоятельствах менее серьезных это чувство ответственности нужно воспитывать, будить!

— Мне кажется, да. И как можно раньше. Недавно Маринка, дочь, собралась со своим классом на экскурсию. Спрашиваем: куда поедете? Не знают. На чем поедут, где сбор — тоже не знают, уточнят в школе, перед отъездом. Беспомощны и доверчивы. Никакой заботы — их соберут, отвезут. Это мелочь, но она характерна. Когда у подростков нет чувства ответственности, их стремление к совершенству может выродиться в эгоизм. Мальчишка и девчонка уже должны ощущать себя частичками, из которых строится человечество. Это не просто высокие слова. Кстати, именно подростки воспринимают самые высокие моральные категории как самые естественные: их не смущают еще ни житейский опыт, ни предрассудки.

Я спросила Владимира Сергеевича, стремился ли он подражать какому-нибудь герою.

— Вы знаете, это как крюк для альпиниста: забил — подтянулся, выдернул — переставил на полметра выше. Сначала «поднимал», наверное, Мальчиш-Кибальчиш, потом Корчагин. Менялся сам, менялись герои, которым хотелось подражать. Мудрецы советуют: обменивайте надежды на знания. Так надежнее. Всегда наступает момент, когда надо уже не подражать, а смотреть, что же получилось на самом деле. Главное — хоть потихоньку, но двигаться вперед. Остановка — то самое мгновение, что подарило бы Фауста черту.

Я спросила, как он «обменивал надежды на знания».

— Я уже говорил, где-то лет в шесть я твердо решил, что буду летать, хорошо летать. Подрос, стал учиться. Тайком построил планер, чтобы доказать, что кое-что смыслю в самолетах. Планер разбился. Мне объяснили: чтобы стать летчиком, надо многое знать. В пятнадцать, закончив восьмой класс, я решил, что знаю вполне достаточно. К тому времени я изучил «ПО-2» и не раз поднимался на нем с Коккинаки. Я бросил школу и пришел мотористом на аэродром. Мне казалось, что до цели остался один шаг — взять самому штурвал. И можно в небо, на фронт. Я гордился промасленным комбинезоном и перепачканными в тавоте руками. Но Владимир Константинович вскоре отстранил меня от полетов. Когда я, растерянный, потрясенный, прибежал к нему, он объяснил: «Хочешь летать — учись. Авиации любители не нужны!» Тогда это показалось мне несправедливым. Я был подавлен и возмущен. Быть рядом — рукой подать — с мечтой, и все насмарку! Но что поделаешь, устроился на подготовительный курс в МАИ. Днем работал на аэродроме, а вечером сдавал за девятый и десятый, зубрил математику. Однако в институт не хотелось, хотелось сбивать немецких асов. Я подал заявление с просьбой направить меня добровольцем на фронт. Меня призвали в армию, но направили не на фронт, а в академию Жуковского. В армии, как известно, возражений не любят. И я начал учиться — сначала с обидой, потом увлекаясь все больше и больше. Летать я, разумеется, не прекращал — с Коккинаки на «ПО-2», потом на спортивном самолете в Центральном аэроклубе. Мечта моя, подкрепленная учебой, усложнилась. Я понял, что не могу не летать и не могу просто летать. Я хотел и летать и совершенствовать полет. Для этого нужно было не только оттачивать свое мастерство, но и участвовать в совершенствовании машины. Словом, я мечтал стать летчиком-испытателем. Академия же выпускала авиационных инженеров. И я поставил себе задачу — каждую свободную от занятий минуту проводить в полете. Я летал, когда только мог и на чем мог. Тогда по-настоящему стало ясно, что путь к мечте не бывает коротким и легким. Без усилий достигается лишь видимость мечты, ее оболочка, привлекательная для непосвященного, но слишком плоская для приобщившегося. За мечту надо драться, ее нужно завоевывать. И это тем более трудно, что любое желание с ростом знаний усложняется и сначала вроде бы не столько приближается, сколько удаляется от вас. Чем больше я летал и копался в авиационных учебниках, тем больше понимал, как плохо еще летаю и мало знаю, чтобы испытывать новые машины.

После четвертого курса в летний отпуск я попросился в военное летное училище — полетать на разных военных машинах. Перед дипломом опять положен был отпуск. И я снова отправился в училище и впервые испытал послушную скорость реактивного самолета. После академии — школа летчиков-испытателей. В общем, к пятьдесят третьему году я был допущен к полетам, днем и ночью, на всех видах современных машин. Летать и учиться было нелегко. Зато надежды, обмененные на знания, оправдались: после школы летчиков-испытателей меня пригласили испытателем на завод. А несколько лет спустя я стал испытывать опытные машины, на которых еще никто не летал...

Мечта — это человек. Человеку шесть лет, и мечта у него простая — летать очень высоко. Подрос человек — решил летать выше всех. Повзрослел — захотел знать, на чем летает. Потом подавай ему такую -машину, на которой еще никто не летал. Мудрая, старая «Сказка о рыбаке и рыбке» в положительном варианте. Мне кажется, жизнь человека прекращается не с последним заключением врача, а в тот момент, когда кончается сказка: желания потухли и нечего попросить у щедрой рыбки.

Я спросила, какие качества нужны летчику-испытателю.

— Обычные человеческие плюс, как шутят летчики, умение летать в совершенстве на том, что летает, и немножко на том, что летать не должно.

— Увлекает ли вас ощущение полета или вы полностью заняты машиной!

— Конечно, занят машиной. Конструктор вкладывает в нее свою мысль, свою гипотезу. Мы доказываем правильность новой гипотезы или помогаем найти ошибку.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.