Похищение Моны Лизы

Но благодаря курьезной случайности «Мона Лиза» не была предана забвению. В первые дни июля того года государственное монопольное управление начало изготовлять этикетки для спичечных коробков, на которых воспроизводились известнейшие картины из государственных собраний. Как нарочно, именно 22 августа, когда экстренные выпуски газет сообщили о похищении Джоконды, была выпущена новая серия спичечных коробков с изображением пропавшей. В размере 3X5 сантиметров знаменитая дама замелькала по всей Франции. Каждый смотрел на нее, носил ее в кармане, прикасался к ней...

Флоренция, 2 декабря 1913 года. В галерее, принадлежащей владельцу магазина изящных искусств Альфредо Джери, царило праздничное оживление. Подъезжали экипажи; городская и окрестная знать, приглашенная видным антикваром на аукцион, собралась в салоне. Имя Альфредо Джери пользовалось доброй известностью. Он поместил во всех крупных европейских газетах объявление о запланированной в его галерее на зиму 1913/14 года художественной выставке и о том, что он возьмет на время или приобретет малоизвестные полотна старых мастеров из частных собраний. Почти ежедневно из многих городов и стран поступали предложения.

Незадолго до начала аукциона флорентийский антиквар получил письмо из Парижа, в котором некто Венченцо Леонарди предлагал не что иное, как _все еще не найденную «Мону Лизу». Владельцы антикварных магазинов часто получают от подозрительных субъектов предложения купить у них копии, выдаваемые за подлинники и снабженные заключениями экспертов, со ссылками на пропавшие творения великих мастеров и прочее. В первый момент письмо осталось без внимания и было отложено в сторону. Торги начались. После аукциона Джери еще раз перечитал необычайное предложение. Автор письма назвался итальянцем, который полон желания возвратить своему отечеству произведение искусства, некогда вывезенное Наполеоном из Италии. Он предлагает Джери купить это творение и дать ответ в Париж, до востребования. Джери не мог серьезно отнестись к предложению. Автор, должно быть, душевнобольной и сверх этого профан, слабо разбирающийся в искусстве. В противном случае он знал бы, что Наполеон никоим образом не мог вывезти «Мону Лизу» из Италии, поскольку она уже почти 400 лет находится во Франции и была туда доставлена самим Леонардо да Винчи. Кто же тогда из-за необъяснимой беспечности подвергает себя опасности и осмеливается на такое неосторожное предложение? Кто когда-нибудь отважится купить у этого человека подлинную «Мону Лизу», которую уж больше никогда не удастся сбыть и обладание которой принесет только трудности и неприятности? Если лее этот таинственный собственник портрета действительно печется о его возвращении в Италию, почему же он тогда пишет частному лицу?

Владелец магазина в конце концов обратился к профессору Джиованни Поджи, новому директору галереи Уффици. Поджи вначале тоже посмеялся над письмом, однако, поразмыслив, посоветовал отнестись к делу вполне серьезно. Джери ответил Леонарди, заверив, что Италия за возврат щедевра отплатит ему вечной благодарностью, и заявил, что предложение его заинтересовало и он хотел бы провести с ним переговоры. Поскольку автор письма затронул и финансовую сторону, Джери уведомил, что цена не станет препятствием. Как только будет установлена подлинность картины, будет принято любое требование.

Ответ не заставил себя долго ждать. Сначала Леонарди пригласил Джери для переговоров в Париж, затем предложил встретиться в Милане 20 декабря; когда же Джери от поездки отказался, он не стал выжидать и, к удивлению Джери, сообщил, что 10 декабря прибудет во Флоренцию и без промедления предстанет перед владельцем магазина. Дневник Джери позволяет восстановить последующие события.

Во второй половине назначенного дня в приемной Джери появился мужчина – маленький, худой, лицо желтое, темные волосы и небольшие, закрученные вверх усы, одет в темный костюм, примерно лет тридцати. Он представился как Леонарди из Парижа и заявил, что хотел бы возвратить своему отечеству картину, которая уже переправлена им во Флоренцию.

«Вы, вероятно, шутите», – заметил Джери с удивлением.

«Я? – возразил Леонарди холодно. – Быть может, вы шутите?»

Леонарди выразил желание продать картину. Он был бы рад, если бы они как можно скорее сошлись в цене. О том, что полотно было два года назад украдено и как оно попало к нему, не было сказано ни слова. «Что должна стоить картина?» – спросил Джери с наигранным спокойствием. «Я предлагаю вам цену в 500 тысяч франков», – ответил Леонарди.

Джери дал согласие. Они договорились на следующий день совершить сделку; прежде, правда, картина должна быть освидетельствована, для чего владелец антикварного магазина хотел бы привести с собою эксперта. « Согласен, – сказал Леонарди. – Завтра в три...»

11 декабря Джери и Поджи ожидали таинственного продавца картины в конторе Джери. Когда без десяти минут три он еще не появился, ими овладело некоторое беспокойство. Быть может, какое-нибудь обстоятельство возбудило у Леонарди подозрение и вынудило его уехать? Не упустили ли они шанс? Быть может, они все-таки должны тотчас известить полицию?

Наконец в четверть четвертого ожидаемый появился и повел их в небольшую, малоизвестную гостиницу «Триполи-Италия». Портье окинул внимательным взглядом проходивших через холл прилично одетых гостей. Вверху, в мансарде, в номере 20 на третьем этаже, в бедной, неприбранной комнате покупателей ожидал самый большой сюрприз в их жизни.

Леонарди полез под кровать и вытащил плоский белый деревянный ящик, запертый простым висячим замком. Он отомкнул сундук и открыл его: там были палитры, кисти, старые, испачканные краской тряпки, пустые тюбики из-под олифы, обрызганная известью блуза, костюм, мандолина. Все это он отбросил в сторону. Затем поднял двойное дно и извлек завернутый в красный бархат плоский предмет, который передал Поджи. Трясущимися руками профессор развернул ткань, убрал бумагу и холщовую ленту, которыми была тщательно оклеена доска. Оба не смогли подавить возглас удивления: на убогом гостиничном столе перед ними лежала «Мона Лиза». Портрет установили на столе. Он в отличном состоянии. На оборотной стороне – клеймо Лувра с короной, лилиями и инициалами М. Н. (королевские музеи) и номер по каталогу 316.

Каким же образом они теперь могут выманить у вора картину? С напускным безразличием Поджи сказал, что хотел бы взять полотно с собою в Уффици, чтобы с помощью фотографий и других вспомогательных средств установить с несомненностью его подлинность. Леонарди неожиданно согласился. Он вновь упрятал картину в красный бархат и проводил посетителей. Когда они проходили по первому этажу отеля мимо портье, тот остановил их и спросил, что они выносят из отеля. Леонарди ответил, что это картина, которую он несет в Уффици, и показал ее. Нет, эта картина не висела в гостинице. Они могли идти дальше. Этот простой портье оказался бдительнее, чем все вахтеры Лувра!

В Уффици они распрощались с Леонарди и условились посетить его вновь на следующий день после обеда и принести с собою деньги. Тут же из Рима во Флоренцию был вызван главный директор Музея античности и произведений искусств Коррадо Риччи и извещена полиция. А вновь обретенная «Мона Лиза» находилась теперь в надежных руках.

Уже вечером того же дня Леонарди был арестован. При задержании он не оказал ни малейшего сопротивления. Комната подверглась тщательному обыску, деревянный сундук с содержимым конфискован. Леонарди незамедлительно доставили к начальнику полиции.

После некоторого раздумья Леонарди прежде всего сообщил для протокола свои анкетные данные: Винченцо Перуджиа, 32 года, из Деменци в провинции КоМо. По профессии маляр, но охотнее называл себя художником-декоратором и к тому же утверждал, что не без успеха пробовал свои силы в живописи. Шесть лет назад Перуджиа покинул родное село и сначала направился в Милан, а затем на долгие годы обосновался в Париже, где работал маляром. Там он проживал в небольшой итальянской колонии в северовосточной части города, примерно в четырех километрах от Лувра. В позднейших свидетельских показаниях соседи по дому охарактеризуют его как очень тихого, замкнутого, ведущего почти отшельнический и очень размеренный образ жизни. В ходе допроса он дал следующие показания:

«Вместе с французскими рабочими я в качестве художника-декоратора работал в Луврском музее. Неоднократно я останавливался перед портретом Моны Лизы, в котором столь жизненно и блестяще проявилось нагие прекрасное итальянское искусство, до сих пор никем не превзойденное. Мною овладело чувство унижения оттого, что эту картину, вывезенную из нашей страны как трофей, этот шедевр я должен видеть на французской земле. Я был оскорблен, что портрет теперь составлял славу Франции. Мне недолго пришлось работать в Луврском музее. Однако я сохранил знакомство со своими бывшими товарищами по работе, которые все еще были там заняты, и я часто посещал Лувр, где меня хорошо знали. И вот однажды, когда я стоял перед картиной, у меня родилась мысль, что был бы совершен благороднейший поступок, если бы это великое творение было возвращено Италии. Чем чаще я останавливался перед портретом, тем сильнее во мне укреплялась мысль украсть его. Совершить кражу не представляло трудностей, ибо надзор в Лувре осуществлялся из рук вон плохо; достаточно было выбрать удачный момент, когда в зале никто не находился. Прежде всего я определил, каким образом картина закреплена на стене, и обнаружил, что достаточно простейшего приема, чтобы, снять ее со своего места. Рама, правда, оказалась довольно громоздкой, что усложняло исполнение моего замысла, но мне казалось, что ее будет нетрудно отделить. Наконец я принял решение.

Однажды утром я снова отправился в Лувр, где застал за работой некоторых хорошо знакомых мне художников-декораторов, с которыми, как и обычно, спокойно перебросился несколькими словами. Затем воспользовался благоприятной минутой, чтобы незаметно удалиться, и поднялся в зал, где висела «Мона Лиза». Зал был пуст. Сверху, улыбаясь, на меня взирала «Мона Лиза». Настал долгожданный момент. Решение бесповоротное! Я был полон решимости выкрасть картину. В мгновение ока портрет был снят...

Два с половиной года драгоценная картина принадлежала мне, и я хранил ее как святыню. Я не решался извлекать ее из тайника, ибо каждую минуту опасался быть арестованным. Попытаться продать портрет было слишком рискованно, и я тут же отказался от этой мысли. Постепенно разговоры о «Моне Лизе» затихли: весь мир и полиция потеряли надежду когда-либо обнаружить вора и его трофей. Я мог уже подумывать о возврате шедевра моему отечеству не ради только денежного вознаграждения, но и чтобы доставить радость человечеству и миру искусства вновь любоваться знаменитой картиной».