Скорый поезд вез меня из Тифлиса в Батуми - к морю. В купе выло нестерпимо душно, хотелось пить, попутчики попались болтливые и под хмельком. Я отправился в вагон - ресторан. Там было пусто, лишь за одним столиком сидел человек и пил боржом. Лицо его мне показалось знакомым. Он тоже поглядывал на меня. Я опросил себе фруктовой воды и принялся приводить в порядок дорожные записи. Поезд влетел в тоннель. Сквозь вой и грохот я услышал свое имя. Еще секунду я не узнавал. Потом мы бросились друг к другу. Остаток ночи мы проговорили, забыв про сон, прикуривая от одной спички, прогуливаясь по черным маленьким перронам неизвестных нам станций. Былая дружба воскресла в нас со всей силой уже ушедшей юности. Он сказал, что работает в полпредства. Он стал космополитом. Париж, Марсель, Лион, Берлин, Христиания были для него не только географическими точками. На заре я заметил, что он сед.

Вот одна из историй, рассказанных им в ту ночь.

Будем называть старика старикам. Все равно, как его звали. Важно только то, что он был. берлинским почтальоном и что в мировую войну оба сына его погибли где - то в России. Старуха умерла от «испанки».

Старик сам варил себе картофельный суп, и сам приносил пиво в жестяном жбане. Ну, как бы тебе нарисовать его пояснее? В форменной тужурке, в начищенных тяжелых башмаках, в нитяных перчатках - таким я видел его. И руки по швам. Разговаривая со мною, он держал руки по швам.

- Вольно! - сказал я ради шутки, но он насупился и совсем «проглотил аршин».

Ну, по порядку - со слов старика! Однажды, получив от сортировщика свою порцию писем и нагрузив ими сумку, он вышел под дождик. Дождик вдруг превратился в ливень. Старик вошел в парадное, чтобы не испортить форменную тужурку.

Он решил почитать адреса - иногда это его развлекало. На первой же открытке он увидел штемпель «Москва». Старик сунул открытку назад в сумку и поглядел через стеклянную дверь на улицу. Все еще шел дождь. Два молодых парня брели под дождем, обнявшись и накрывшись одним плащом. Старик видел только их лица да ноги ниже колен - сильные, молодые ноги. «Мои сыновья были лучше, - подумал старик, - мускулистее, и лица у них были красные...» Он всегда так думал о своих сыновьях; он помнил их в последний вечер перед отправкой на фронт, они напились вместе с отцом и шли домой обнявшись - красные мускулистые - отец в середине, сыновья по бокам.

Ливень кончился. Старик поправил сумку и зашагал по тротуару.

- Левой, - командовал он себе, - левой, подтяни брюхо, старина! - он был старым служакой и не должен был думать о сыновьях. «Война есть война, - рассуждал он, подымаясь и опускаясь по лестницам своего квартала, - не будем бабами, господа!»

Он звонил, отдавал честь и протягивал письмо. Хозяйки всегда радовались ему. Если письмо было долгожданное, его просили присесть, выкурить трубочку, выпить стакан кофе. Он хорошо знал всех в своем районе. И его тоже знали.

На этот раз долгожданной оказалась открытка из Москвы. Пока он пил суррогатный кофе, хозяйка два раза прочитала открытку вслух. Она очень волновалась. На газовой плите подгорал картофель. И старик вдруг тоже взволновался.

- Да, да, - оказал он, - мои сыновья скончались от ран в России. Как герои! Дайте я прочитаю открытку!

И он прочитал открытку для себя, слабо шевеля губами и воображая, будто сыновья его живы и что это они написали ему письмо из России, из Москвы. Сердце его стучало. Он ушел, не допив кофе, бурый от волнения. А хозяйка, решив, что он против ее сына и против Москвы, с негодованием захлопнула за ним дверь.

Вечером он стирал белье и для бодрости пел старые солдатские песни. Потом он сходил за пивом. Ему показалось, что выпито мало. Тогда он пошел в пивную и просидел там до ночи. Расплачиваясь с кельнером, он отдал честь.

На следующий день он принес к себе все письма из России. Над кипящим кофейником он распечатывал их и читал целый вечер. Потом закрыл глаза. Что представлялось ему? Письма лежали перед ним на белой скатерти. Он думал о своих сыновьях. Вероятно, он видел Москву.

Каждый день теперь он приносил домой письма из России. Ему было что делать вечером. Он купил очки и читал, попивая пиво. Перед ним в рамке, вышитой черным бисером, стояли фотографии сыновей. Железный крест был приколот сверху, над курчавой головой младшего. Ночью он заклеивал конверты и на следующее утро разносил корреспонденцию.

Так прошло полтора месяца.

Потом контролер обнаружил в кармане дождевика два письма из России. Почта этого дня была уже доставлена. Старика вызвали к директору.

Он отдал честь, как всегда. Директор не сказал ему: «Мой дорогой друг», - он выслушал все объяснения и сказал:

- Вы уволены.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.