– Я так и знала, что ты к серьезному относишься не всерьез, – сокрушенно заметила Лидия Степановна.

– Как же «не всерьез», – сказал я, – если в горном стипендия в два раза больше!

– Стипендия? – опешила Лидия Степановна, старательно отделявшая быт от идей, как требовала школьная этика. – Это совсем никуда не годится!

Она хотела, видно, проработать меня как следует, но тут грянул духовой оркестр, и наш разговор окончился. Вплоть до того момента, когда Лидия Степановна прочитала в «Сибирских огнях» повесть «Под парусом» и прослезилась от радости за своего каверзного ученика.

А мне после десятого класса пришлось всерьез задуматься над будущим. Я понял, что из Иркутска мы никуда не уедем. В институт поступать надо здесь, да так, чтобы стипендию побольше приносить в семейную кассу, и науки постигнуть, и не утерять дружбы с литературой. «На филологическом факультете, – рассудил я, – есть риск отравиться от всевозможных учебников по литературе, а в геологии можно и самому писать: времени зимой много... Сочинил же геолог Обручев «Плутонию» и «Землю Санникова», а Ефремов – «На краю Ойкумены» и научно-фантастические рассказы!..»

Опять же соображал я и как редактор «Каверзы». «Отец искал всю жизнь счастья и благодати для одной своей семьи, – думал я, – и не очень-то ему в этом повезло... А если искать счастья сразу для всех? Искать философский камень для общего счастья! В том числе и для нашей семьи».

Как раз о камнях и была наша первая лекция в институте.

Пришел в актовый зал горно-металлургического института лектор, похожий на медвежатника, человек с трубкой в желтых зубах. «Доцент Сидоров А. В.» – было объявлено в расписании.

Мы думали, Сидоров несет под мышкой учебник по минералогии. А он раскрыл томик, где на корочке блеснуло золотом: «А. Купринъ».

– Вместо вводной части я прочитаю вам одно место из повести «Суламифь», – начал Сидоров свою лекцию. Он раскрыл томик и стал читать своим неторопливым, приглушенным голосом: – «Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты, похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у подножия Ливийских гор, – аметисты, обладающие чудесной способностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опьянения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу, которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов, отводит царский гнев и благоприятствует при укрощении и продаже лошадей; и кошачий глаз – оберегающий имущество, разум и здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская вода у берега, бериллий – средство от бельма и проказы, добрый спутник странников; и разноцветный агат – носящий его не боится козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время землетрясения...»

Передо мной в полусумраке актового зала снова вспыхнули волшебные маяки литературы, и я понял, что от геологии до писательства – один шаг.

И этот шаг стал выходить у меня сам собой. Ибо не все лекции были, как у Сидорова.

«Раздается храп и свист – это дремлет игмиист...»

Увы, на некоторых лекциях раздавался неподдельный храп моих однокашников. А я придумал писать рассказы на скучных лекциях.

Эти сочинения я стал посылать в газету «Советская молодежь». И регулярно получал ответы литконсультанта: «Ваш рассказ из жизни американских бизнесменов, увы, не подходит нам. Напишите что-нибудь прочувствованное самим. Вспомните Пушкина, Льва Толстого и Горького. С приветом литконсультант Елена Жилкина».

В конце концов я обозлился от неудач и стал писать о себе. Думал, это слишком просто. А получилось – о пережитом писать труднее всего. И самого главного из своей жизни, наверно, не рассказали и классики.

Но однажды вспомнился случай, как мы ездили бригадой школьной художественной самодеятельности в леспромхоз и выступали перед лесорубами. Мы ездили весной, но лекция по теплотехнике была такая занудная, что действие рассказа я перенес в зимние условия, а отрицательной героине – самодеятельной певичке, которая отказывалась петь перед рабочей аудиторией из-за каприза, придал черты лекторши.

Был март 1957 года. Таял черный иркутский снег. Перед стендом, на котором вывешивали газеты, сияла огромная лужа. Я привычно завернул к «молодежке», пробежал жадным взглядом полосы и чуть не свалился в лужу. Моя фамилия была набрана крупным шрифтом над заголовком моего рассказа «Мелодии над Ангарой». У меня закружились строчки, рисунок, стенд, тополя, дома, прохожие... Как в детстве, только не от голода, а от счастья. Меня подхватили под руки читатели.

– Перебрал, парень? – посочувствовал один. Я промычал что-то невразумительное.

– Авитаминоз, – высказался другой.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.