Перепутья

Мария Корякина| опубликовано в номере №1284, ноябрь 1980
  • В закладки
  • Вставить в блог

Новеллы

Такое краткое видение...

Осень на Урале – самая прекрасная пора! Редко-редко, даже трудно вспомнить, когда она была беспросветно-слякотная, гнетуще-бесконечная. Если в сентябре заморосят дожди, забродят беспроглядные туманы, когда протянешь руку – ладонь сразу вспотеет и озябнет, а по телу вроде как сырая изморозь пойдет, то в октябре непременно разольется солнечная благодать на леса и горы, все вокруг оживет, засияет, сникшая было листва воспрянет, стряхнет с себя предзимнюю сонливость. И зажурчат сильнее речушки, «набухнут темные лаковые почки на вербах, и не заметишь, как проклюнутся из них, точно весною, светленькие мохнатые пупырышки. Бывает, и купава, собравшись с силами, снова зацветет, засветится желтыми некрупными уже головками; в теплых сырых низинах заголубеют незабудки с ярко-оранжевыми точечками в середке почти синих крохотных лепестков. В сосняках снова настоится почти летнее тепло, стволы на закате дня сделаются медными, а зелень потемнеет, уплотнится По еловым опушкам высыплют маслята, и двинутся плотным рябоватым строем вверх по пням крепкие осенние опёнки.

День клонился к вечеру. Я не заметила, как отдалилась от компании, шурша редким еще листом, кружила по полянкам, жевала сладко-кислую красную смородину, рясные веточки бросала в корзинку. А в ней уж чего только не было! Тяжелые кисти красно-бурой крупной рябины с ярко-зелеными нарядными листьями; черемуховые бордовые кисточки с черными блестящими ягодами; отпотевшие волнушки и шершавые черные грузди, сыроежки и опята, и еще много-много чего.

Покричала я своих спутников, подождала, умылась в ручейке и решила выходить из лесу на мироновский покос, куда, наверное, унте вышла и компания, отдыхает да меня дожидается. Если я раньше выйду, буду их ждать.

На просторном холмистом покосе никого не было, лишь легкий ветерок с осенним шорохом перебирал листву на кустарниках и деревьях да журчал в низине ручей.

Вдали виднелись крыши деревенских изб, доносился заливистый лай какой-то собачонки, и, как большие, колеблющиеся одуванчики, невесомо колыхались прозрачные дымки над топившимися банями.

Там, где начинался пологий и ровный склон горы, стояли две березы, высокие, развесистые на приволье, с не тронутым еще инеем листом.

Я не дошла до них, остановилась в неописуемом изумлении: на чистом, почти бесцветном осеннем небе четко пропечатались розовые кроны берез!

Розовые кроны! Ослепительно белые стволы!

Я стояла, завороженная этим дивным волшебством природы. Еще недавно поддувавший легкий ветерок совсем унялся. Деревья, как прекрасные изваяния, замерли, ни один листочек на них не шевелился, пленочки-ветреницы приникли к родным стволам, а кроны струили розовый свет» а стройные стволы слепили белизной.

Я боялась пошевелиться, переступить или на секунду отвести взгляд от сказочно прекрасных берез.

Розовые кроны! Ослепительно белые стволы! Вокруг мир и тишина! Я переживала трепетное счастье от видения, в душе сожалела, что не видят это дивное состояние двух русских берез на закате осеннего дня художники, коим подвластны цвета, коих посещает то особое вдохновение, способное остановить, запечатлеть и сохранить на века это краткое и. изумительное видение.

Однажды мне довелось увидеть в природе красные виноградники, увековеченные великим чудотворцем Ван Гогом. Теперь я увидела белые березы, у которых розовые кроны и ослепительно белые стволы!

Русская Мадонна

Я до сих пор вхожу в метро с трепетным волнением перед рукотворным чудом, созданным разумом и руками человеческими. Может быть, это потому, что в Москве я бываю от случая к случаю и почти не оказываюсь в метро в часы «пик». Я чувствую себя здесь спокойно, уютно, даже торжественно как-то. Я не бегу впереди себя, как на земле, как в обычной жизни; и к поезду и на переход не спешу, иногда позволяю себе остановиться где-нибудь в сторонке или присесть на скамью, осмотреться вокруг, полюбоваться великолепными залами-станциями и просто отдохнуть. Мне нравится чуть слышный, монотонный шум двигающегося эскалатора, который и уловить-то можно, лишь внимательно вслушавшись, мне нравится, что в жаркую пору здесь прохладно, а в холодную – тепло, что здесь всегда порядок: ни ругани, ни драк, ни уличного мусора – значит, такое в жизни возможно! Мне нравится наблюдать за людьми, которые не суетятся, будто отдыхают в те минуты, пока эскалатор плавно опускает их вниз, к поездам, или поднимает вверх, на землю...

В тот раз я, как обычно, сошла к платформе и остановилась в ожидании поезда. Народу мало, видимо, поезд только что ушел, да и время было дневное. И тут неподалеку от себя увидела молодую женщину с ребенком на руках.

Женщине лет двадцать, русые волосы чуть виднеются из-под пушистой белой шапочки, в голубых глазах покой и радость, на щеках легкий румянец, лицо с ровненьким носом и припухлыми губами чистое, юное, не угнетенное косметикой, и такая на нем светлая безмятежность, и такая она неправдоподобно красивая, что было трудно отвести взгляд. Светлое пальто с таким же белым и пушистым, как шапочка, воротником красиво облегало стройную фигуру. Руки с тоненькими длинными пальцами бережно и надежно держали ребенка, завернутого в бледно-голубое одеяло, из-под которого виднелась простынка, отороченная кружевом.

Я залюбовалась молодой женщиной, этой юной русской мадонной.

Подошел поезд. В вагоне я снова нашла ее взглядом и неожиданно рядом с нею заметила другую женщину с ребенком. Эта была в узких отлинявших джинсах, в какой-то немыслимой куртке, из-под вязаной пестрой шапки беспорядочно высовывались коротко стриженные волосы, губы ярко накрашены, глаза густо обведены черным, зеленоватые тени утяжеляли веки. Она беспокойно озиралась по сторонам, кого-то искала взглядом, надеялась увидеть; мальчика лет трех держала на коленях и то шлепала его по руке, если он тянулся к распечатанной пачке «Космоса», торчавшей из кармана ее куртки, как к игрушке, то сердитым шепотом говорила ему: «Да сиди ты!»

А эта чуть-чуть, одними только пальчиками похлопывала по одеялку и все с той же спокойной радостью в глазах смотрела перед собою, не вглядываясь в людей, а губы слегка вздрагивали, готовые к улыбке.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены