— Да галлюцинации мои. Что Олег странно вел себя, и вроде Миша скрывал, что зависел от него. Вот уж ахинея!

— Не уверен. На мой взгляд, ничего этот парень не прояснил, наоборот, замутил. Что знал Калугин о самолете? И почему журналист к нему прикипел? В такую погоду жизнью рисковал. Зачем? Самолет нашли. Никуда он не денется. Зачем к черту на рога в такой спешке взбираться?

— Характер, Игорь Николаевич. Спортивный, упрямый.

— Ладно, Алексей Фомич. Понимаю вас. Поймите и вы меня. — Мазин решил бросить свою карту. — Факты мне требуются и ваша помощь. Расскажите, как Калугин попал в тюрьму.

Кушнарев сник.

— Как это я... как мог проговориться...

— Вы не проговорились. Я сопоставил ваши слова о помощи Калугину с датами его жизни. Не вините себя. Он совершил серьезное преступление?

— Серьезное? Он напился водки. — Кушнарев вдруг заторопился, спеша поскорее избавиться от всего, что таил, что давило на него. — Тогда он выпил. Первый раз в жизни выпил. И друзья, нет, не друзья, подонки, враги злейшие решили сломать замок на киоске или ларьке, а его попросили постоять, предупредить, в случае опасности свистнуть. Вы знаете, как это делается. Он свистнул или не успел... Все попали в милицию. Признали предварительный сговор группы лиц... Беда заключалась в том, что мальчик органически не мог переносить неволи... Обостренное чувство свободы, художник, хотя он не был еще художником, а ребенком, мальчишкой, ведь всего шестнадцать лет! Он не мог перенести этой страшной нелепости. И совершил еще две непростительные глупости. Сначала он...

— ...попытался бежать?

— Да! Откуда вам...

— Нетрудно сообразить. Его поймали и увеличили срок.

— Именно. Тогда Миша попытался покончить с собой.

— Вы спасли его?

— Помог. А спасла война. Он попросился на фронт... И прожил еще больше четверти века.

«Это шаг вперед. Но как сосчитать шаги? Сколько их?»

— Я встретился с ним в Москве, на выставке. Тогда я боялся встреч со знакомыми. Они напоминали мне о прошлом, а прошлого больше не было. Жизнь разделилась на до и после... Все-таки я был не чужд изобразительному искусству. Фамилия художника мне ничего не говорила...

— Фамилия вам ничего не сказала?

— Миша сменил ее. Ему тоже не хотелось встречать старых знакомых. Но я узнал один пейзаж — тусклый день на севере, почти незаметные краски. Он не бросался в глаза, посетители не задерживались, но я уже видел эту тундру в другой рамке... Мне захотелось посмотреть на автора.

Понимаете, не в том дело, что я его за рукав стеганки схватил, когда он в смерть хотел кинуться. Не за то он мне обрадовался. Это странно, так в жизни только бывает. Мне в свое время, еще до ареста, в школе случилось побывать, где Миша учился, увидеть его рисунки. Они запомнились. И потом «там» я сказал ему, что думал, и о рисунках, и главное, как человек жить должен, дорожить собой, если его коснулось настоящее, если в нем загорелась искра таланта. Короче, сказал то, что тысячу раз повторял себе и во что сам не смог поверить, потому что дара того подлинного не было и многого другого не хватило, не коснулось. А его коснулось! И он поверил и выжил. Как художник выжил, понимаете? За это он и кормил меня, за слова мои, а не за то, что я его за стеганку схватил. За рукав и охранник схватить мог. «Стой, мол, парень! Не положено тебе жизнью своей распоряжаться!»

И мне от этого легче жить стало...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• …
• 18
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.