Ночь на Миссисипи

Геннадий Васильев| опубликовано в номере №973, декабрь 1967
  • В закладки
  • Вставить в блог

Несколько часов в «деревне Свободы»

Когда начинают падать звезды, О господи, падают, падают звезды. К людям, к людям на землю. Напряженный голос песца звучит где-то рядом, прорываясь сквозь сухое потрескивание атмосферных разрядов. Красивые слова, прекрасная мелодия. Я знаю эту старую песню. Это негритянский блюз - поэтический крик души измученного черного раба. Невидимый спутник подстраивает транзистор. Когда начинают падать звезды... Голос звенит металлической струной. Щелчок. И голоса нет. Нет ничего. Только поглотившая весь мир темнота да бульканье воды где-то рядом. Паром, на котором мы переплываем реку, затерялся между берегами, между небом и землей. Обдавая холодком, вокруг струит упругие воды Миссисипи, черная, беспредельная. Проехав сотни миль по дорогам штатов Иллинойс, Миссури и Теннеси, мы видели много разного. Видели благополучные городки с белыми церквами на площадях, встречали дощатые хибарки негров-издольщиков, любовались зелеными аэродромчиками, с которых взмывали в небо персональные стрекозы. Но в память навсегда врезалась эта непроглядная ночь и л Миссисипи. Вот наконец и берег: тускло освещенный причал, на который сползают с парома машины, песчаный косогор. Миссури остался на той стороне. Мы в штате Теннеси. До цели нашей поездки теперь ужо совсем недалеко. Небольшой кафетерий на берегу. Колючие взгляды трех аборигенов за одним из столиков. Над прилавком надпись: Хозяин оставляет за собой право отказывать в обслуживании кому бы то ни было». Что ж, смысл предупреждения ясен. Особенно тем, к кому оно адресовано. Раньше это формулировалось четче: «Собакам и неграм вход воспрещен». Пока мы боремся с огромными кусками мяса - миссисипский бифштекс размером не меньше журнальной страницы, - к нам внимательно приглядываются. Их трое - двое мужчин и женщина. Аккуратно подстриженные, причесанные, отутюженные. Коротают субботний вечер за стаканами виски с содовой.

- Издалека едете? - спрашивает один из них, заметив, видимо, мой акцент. Он обнажает в улыбке ровные белые зубы, а глаза смотрят колюче, настороженно.

- Из Нью-Йорка. Все поворачиваются к нам. Хозяин за прилавком застывает с бутылкой в руке. На нас смотрят так, будто мы свалились с луны. Нас уже больше не расспрашивают. Глядят исподлобья.

- ... Ездят тут всякие... мутят воду, - слышу я отрывки разговора за столиком. Да, сто лет прошло после окончания гражданской войны в Америке, а Север здесь до сих пор не любят. В последнее время особенно: ведь из Нью-Йорка, Филадельфии, Чикаго едут на Юг «смутьяны», поднимают «цветных» на борьбу за равноправие. Расплачиваемся и уходим из кафетерия. Странное какое-то настроение. Почти неуловимое чувство тревоги поселилось в душе, еле заметное, как зарождающаяся головная боль. Тонкой, блестящей ниточкой оно прошило сознание и не покидает его, пока мы колесим по дорогам штата Теннеси. Утром - снова в путь. Дорога взбегает на пригорки, спускается в долины. По сторонам под серым небом развертывается слегка всхолмленная теннессийская земля - бурые поля, жесткие кустики. Раскачивают голыми ветвями, словно рвутся убежать нуда-то, черные ветлы. По календарю декабрь, канун нового года. Но на зиму не похоже. Что-то вроде русской поздней осени. Промелькнули первые хижины негров-арендаторов - серые дощатые сарайчики. То тут, то там замечаем на полях фигурки людей. Согнувшись, они медленно бредут по бурой земле, снимая с засохших стеблей остатки неубранных коробочек хлопка.

- Вот и приехали! - говорит мой спутник. Впереди над крышами поднялся в небо серебристый шар водонапорной башни. Большущие буквы на шаре оповещают: Moscow, Tennessy. В воздухе плывет благостный перезвон колоколов. Воскресенье. Богобоязненные жители толпятся на ступеньках церкви. Медленно проезжаем по улицам. Теннессийская Москва, один из двенадцати американских городов, носящих это имя, совсем небольшой населенный пункт. Неизбежная бензоколонка, красные кирпичные домики с белыми колоннами, чистенькие, словно вылизанные тротуары. Сонное провинциальное благополучие. За исключением площади перед церковью, где толпятся жители - все в черных, парадных костюмах, - городок производит впечатление спящего. Окна домов зашторены, на тротуарах почти не увидишь прохожего. Ни одного негра. А ведь в этих краях негры составляют две трети населения. Наконец на выезде из городка замечаем двух смуглолицых парней.

- Скажите, как проехать к «деревне Свободы»?

- К палаточному городку, сэр?

- Да, к палаткам, в которых живут негры.

- По этой дороге, сэр. Мили полторы, сэр. Увидите продовольственную палатку мистера Макферрена. А там мили через полторы и палаточный городок. Разговаривая с белыми, юноши-негры стоят почти по стойке «смирно», повторяя все время: «да, сэр», «точно, сэр», «нет, сэр». Ребята хорошо объяснили путь. Вскоре справа у дороги показался белый домик. Над входом красовалась традиционная реклама компании «Кока-кола», а пониже крупными буквами было написано: «Бакалея Макферрена». Не без волнения взялся я за ручку двери. Как-то встретят нас эти люди? Немалый путь - более полутора тысяч километров - проделали мы из Нью-Йорка, сначала самолетами, потом машиной, чтобы оказаться здесь, на глинистой обочине дороги в глухом уголке штата Теннеси. Хотелось своими глазами увидеть смельчаков, не склонивших головы перед куклуксклановцами. Хотелось окунуться в эту чуждую жизнь, собрать такие факты, которые помогли бы рассказать читателю о далеком и странном для советского человека мире американского Юга. Но получится ли разговор? Найдем ли общий язык? Не помешает ли стена предубеждений, которой стараются отгородить американца от Советского Союза? Что греха таить, в жизни все складывается не так уж просто. Далеко не всегда трудовой американец встречает советского человека с распростертыми объятиями. А у этих людей положение особенно сложное. Их и так уж, наверное, называют «красными» за то, что они требуют права голоса, хотят равноправия, бунтуют против «священных традиций» черного Юга. И вдруг - этого еще не хватало! - заявляются настоящие «красные», русские коммунисты. Помещение было полно народа: чернокожие мужчины, женщины, подростки толпились у прилавка. Несколько человек сидели на скамейке у окна, о чем-то горячо спорили. Наше появление встретила тревожная тишина.

- Могли бы мы видеть мистера Макферрена?

- Джон, к тебе посетители! В стене за прилавком открылась дверь, и сквозь расступившихся людей к нам вышел молодой мужчина в темно-зеленой куртке. Круглая, коротко остриженная голова, карие глаза, обведенные синевой, квадратные плечи.

- Что вам нужно?

- Мы корреспонденты. Советские корреспонденты. Слышали о «деревне Свободы»... читали в газетах.

- Советские?! - Крутые брови взметнулись на широком лбу. - Шепард! - кричит Макферрен. - Иди сюда!

- Вот эти люди, - говорит Макферрен подошедшему, - приехали к нам из Москвы. Да нет, не из нашей Москвы. Настоящей Москвы. Моснау, Раша! Покажи им палаточный городок, Шеп. Расскажи им все! И обращаясь к нам:

- Извините, не могу с вами поехать. Сегодня день раздачи. Будем распределять продовольствие и одежду, присланные друзьями с Севера. Шепард Тауэлс, худющий негр, влезая в нашу автомашину, сгибается, как складной аршин. Он садится на переднее сиденье, рядом с водителем, почти упираясь острыми коленками в подбородок. Пригнувшись, бросает настороженный взгляд на улицу. На противоположной стороне дороги, против бакалейной лавки, стоит красный «форд».

- Опять они здесь.

- Кто?

- Парни из города... Следят, кто бывает у Макферрена. От лавки до палаточного городка минут десять езды. Мы заочно знакомы с «деревней Свободы»: рассматривали в газетах фотоснимки, читали репортажи. И все же необыкновенный поселок, когда его видишь, удивляет своей призрачной нереальностью. Внезапно из тумана слева от дороги поднимаются острые верхушки брезентовых крыш, доносится сладковатый дымок жилья.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Суровый обличитель

К трехсотлетию со дня рождения Джонатана Свифта (1667-1745)