Неизвестному товарищу

Петрос Антеос| опубликовано в номере №870, август 1963
  • В закладки
  • Вставить в блог

— Простите меня. Как поставил председатель военного трибунала критический вопрос?

— Точно так, как мы договорились.

— То есть?

— Приблизительно так: «Обвиняемый! Принимая во внимание особое состояние, в котором вы находитесь, и вашу (неспособность защищать себя иначе, я спрашиваю вас, и вы можете ответить движением головы — утвердительно или отрицательно: осуждаете ли вы преступления, которые имели место в период гражданской войны?»

— А юноша?

— Он немного наклонил голову, но довольно определенно. Он согласился. Я вздохнул с облегчением. Он спасен. На минуту я подумал, как меня встретит моя жена, тетушка Кали. Я почувствовал, сколь прекрасна любовь, которая дарит жизнь человеку. Мы с председателем удовлетворенно переглянулись. Председатель наклонился и беседовал о чем-то с членами военного трибунала. Какие-то слова, сказанные шепотом, дошли до моего слуха: «Спас свою шкуру»... Почему «шкуру»? А это разве не героизм? Одна мысль родилась у меня как раз в ту минуту — «о героическом отрицании фанатизма», и я наклонился, чтобы записать ее для моего выступления. Это должно было быть самое прекрасное выступление за всю мою адвокатскую карьеру, потому что оно полностью соответствовало моему «кредо».

Тогда я увидел руку юноши, упорно тянувшуюся к моему перу, вот к этому перу... Не успев подумать, я дал ему перо. Или, вернее, он схватил его вместе с листом бумаги. И тотчас начал писать У себя на колене крупными торопливыми буквами. Когда через несколько минут он поднял голову, я увидел мелкие капли пота у него на лбу. Раскаяние, подумал я, героическое раскаяние!.. Он отдал мне бумагу, указывая пальцем на то, что набросал, словно говоря: «Прочтите! Тотчас! Вслух!»

В зале внезапно наступила тишина. Мертвая тишина. Когда не слышно даже дыхания. Пока я подымался с места, я быстро пробежал написанное и, сам того не сознавая, сел снова подавленный. Я чувствовал, что молчание и взгляды давят меня отовсюду. Я пережил несколько самых тяжелых в моей жизни минут... Глупость да-да, показная глупость этого юноши свела на нет все мои попытки, надежды, обещание спасти его, данное себе самому...

— Но что же написал юноша? — нетерпеливо спросил я, чувствуя, что господин К. снова обратился к себе самому и к своей философии.

— Какое это имеет значение?

— Согласитесь, что это, конечно, имеет какое-то значение.

— Не знаю, сколько времени прошло так…Вдруг, точно из другого мира, я услышал далекий и изменившийся голос председателя: «Господин адвокат! Не будете ли вы добры прочитать военному трибуналу письменное заявление обвиняемого?» Первой моей мыслью было ничего не читать. Я с трудом встал и начал объяснять: «Как известно, обвиняемый неграмотен. Он попробовал что-то набросать здесь, но я затрудняюсь разобрать... Во всяком случае, это относится к защите, и я не намерен...». Мычание, такое же, как я слышал в камере, остановило меня. Когда я повернулся к моему подзащитному, я увидел то, что не забуду никогда: два огромных глаза, полные — нет, не слез, а крови — смотрели на меня умоляюще, настойчиво, упорно. Он стоя указывал рукой то на бумагу, то на военный трибунал. Я понял: я вынужден буду прочитать... И прочитал...

— Прошу вас! Что вы прочли? Возможно ли, чтобы вы забыли?

— Конечно, я помню. Обыкновенные лозунги фанатизма: «Тирания — вот преступление. Я осуждаю ее. Народ не совершает преступлений. Никогда...». Вот и все. Да... Конечно, в конце не обошлось без известных: «Да здравствует партия!». Когда я дошел до этого, я запнулся. Словно читал его смертный приговор...

Аллеи Ленинградского шоссе, толпа, яркие огни проплывали теперь передо мной, как мутное темно-зеленое облако.

— И его расстреляли?.. А вы? Ваш верный друг председатель?

— С председателем мы встретились на несколько минут в перерыве. Я чувствовал, что он смотрит на меня осуждающе. Конечно, я мог бы попросить его. Я этого не сделал.

— Его расстреляли? Немого, беззащитного?

— Через три дня... Впрочем, я вам сказал в самом начале: он сам казнил себя... Он был бы спасен, если бы не попросил это перо...

Мы проехали стадион «Динамо». Приближались к гостинице «Советская».

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены