Мне думается, попади Букварь, каким его создал Владимир Орлов, сразу в совершенное, так сказать, законченное коммунистическое общество, он пришелся бы там точно «впору», ему не нужно было бы ни в чем переделывать себя, ни в чем сомневаться. А в романе ему приходится не раз попадать впросак, совершать ошибки и бестактности и мучительно думать, что же это все-таки за существо — человек? Происходит это не потому, что Букварь в чем-то плох. Скорее наоборот, он так порой устремлен в будущее, что перестает правильно разбираться в настоящем.

Он, например, идеализирует Николая, потому что верит его боевой шинели, его щедрой улыбке, его умению работать, его воле, верит Ольге, которая любит Николая. И он не особенно высокого мнения о Кешке, потому что опять-таки верит всей напускной Кешкиной браваде. И только когда Даша уже после его гибели скажет: «Никто не знал Кешку», — он поверит ей и будет с удивлением повторять: «Никто его не знал... Он наговаривал на себя... А мы не знали...» «Предположим, знали», — оборвет его Виталий и на слова Букваря: «Он был лучше, чем мы думали», — ответит жестоко: «Чем ты думал».

Что же выходит? Букварь, влюбленный в людей и в весь мир, думает о людях хуже, чем они есть на самом деле? А циничный Виталий оказывается куда гуманнее Букваря?

Нет, тут другое. Тут именно вера в людей, стремление принимать мир и самому жить естественно, без «дипломатии», без фальшивых условностей. Сам Букварь не носит никакой маски и именно поэтому кажется иной раз смешным в своих непосредственных, по-детски чистых порывах. И он не желает подозревать маски на других, разглядывать, что же таится или может таиться за ними. Но что делать? Пока маски существуют, приходится их рассматривать, а порой и срывать. Например, с Николая, который, предав сначала любящую женщину, потом погибшего товарища и, наконец, всю бригаду, доверительно сообщает Букварю: «Мы сейчас за звание решили бороться... Начальник сказал: у вас все данные... И проценты и кодекс...»

Но теперь Букварь знает: нет у Николая никаких «Данных». Все — «и проценты и кодекс» — у него обманное, фальшивое. Потому что наступила новая жизнь, когда нельзя уже списывать даже мелкие на первый взгляд недостатки ни на обстоятельства, ни на «физиологию».

Как бы полемизируя с той теорией, что говорит о «сложности» человека и, прикрываясь этой сложностью, выискивает у него «плюсы» и «минусы», суммирует и подбивает общий утешительный итог: мол, подлец-то он подлец, но, в общем, человек стойкий и полезный, — как бы полемизируя с этой опасной теорией. Букварь приходит к решительному выводу: «В человеке нет мелочей, в человеке все — главное!» Вот почему и сам он, не боясь показаться кому-то смешным, «несовременным», ни в чем, ни на йоту не отступает от высоких принципов подлинной человечности, чистоты, благородства. И в этом его подлинная современность.

Такие герои нужны в литературе. Такие люди нужны в жизни. «Понимаешь, что ты для меня значишь? — говорит ему Зойка, впервые по-настоящему полюбившая девчонка с «дурной» репутацией. — Понимаешь, что я теперь смотрю на людей и они мне кажутся похожими на тебя?.. Люди такие! Такие! И я должна быть такой...» А ведь когда-то и Зойке казалось, что люди «все такие», как убежденный индивидуалист и собственник Бульдозер, как ее первый, «с усиками», как Николай...

Не случайно и сам Андрей Колокшин много раз вспоминает о Ленине, вспоминает с тем непередаваемым волнением, какое испытывают люди, воочию приближаясь к великому, душой, всем существом своим постигая идеал Человека. Вот какими должны быть люди. Какими они могут быть. Не просто наследники всего лучшего, что выработало в себе человечество. Но и борцы, умножающие это наследство.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.