Мозговых дел мастер

Дмитрий Сухарев| опубликовано в номере №912, май 1965
  • В закладки
  • Вставить в блог

Сделать такое допущение очень трудно. Однако факт оставался фактом, тритон хватал ртом пустое место, и нужно было искать объяснение.

Проблему, о которой идет речь, называют «проблемой специфичности связей». Она касается не только зрительных связей - по сути, вся работа мозга совершается нормально лишь до тех пор, пока импульсы от каждой из его клеток попадают не куда попало, а в совершенно определенные клетки. Эта проблема чрезвычайно интересовала Секея.

Он был тогда, в 1956 году, совсем начинающим исследователем - одна или две публикации и куча планов. По-русски Секей не говорил, и опекать его было поручено мне. Правда, причиной были скорее не языковые трудности, так как мое попечительство мало облегчало ему жизнь: он предпочитал немецкий, а я английский. Причина была другая.

Вело в том, что у меня жили трехглазые лягушата, и на нашей кафедре физиологии я считался вроде бы даже специалистом по операции на ихнем брате.

Я позволю себе несколько отвлечься от Секея, так как трехглазые лягушата и прочие монстры, честное слово, заслуживают упоминания.

Нас одолевали экскурсии. Новое здание университета лишь недавно вступило в строй, и самые разные люди хотели посмотреть и пощупать храм науки, о котором так много и так возвышенно писалось в то время. Школьники с учителями, учителя без школьников, иностранцы, разный командировочный люд - экскурсия за экскурсией, и надо было как-то удовлетворять их любознательность, но чтобы и работе не в ущерб.

Нужда заставила нас выработать тактику. В некоторых комнатах кафедры мы держали наготове своего рода «аттракционы», просто и зрелищно удостоверявшие безграничную силу науки.

Должен заметить, что у нас, помимо «аттракционов», существовала и настоящая, обычная работа: когда нас посещали специалисты-физиологи, мы им «аттракционов» не показывали, а старались познакомить с существом исследований и особенностями преподавания на кафедре. Я говорю об этом потому, что существует немало научных учреждений, которые держатся на одних «аттракционах», рассчитанных на публику или на начальство. Мы же в этом смысле оставались на дилетантском уровне.

Всякий сотрудник старался заиметь какую-нибудь штуковину на предмет показа экскурсантам. У меня были лягушата. Трехглазые, даже четырехглазые. Когда я говорил посетителям, что все глаза видят, я не преувеличивал. Лягушата весело прыгали и очень нравились гостям.

В свое время они были нужны для дела: тогда я пытался выяснить, важно ли для формирования нервной деятельности, сколько импульсов приходит в мозг? Как влиять на количество импульсного притока? Я решил изменять число органов, посылающих импульсы в мозг. Поэтому у меня жили головастики совсем без глаз, с одним глазом, с двумя, тремя и четырьмя. А пользовался я для их получения методом эмбриональных операций, только по сравнению со сложными операциями Секея мои были весьма примитивны. Потом опыты кончились, головастики превратились в лягушат да так и жили, ненужные более для работы, но зато полезные для показа гостям.

Если бы не головастики, я, может быть, и не узнал бы Секея. Но я его узнал, и мы подружились.

и Дьердь показывал некоторые трудные операции на зародышах. Вечерами, когда на кафедре оставались только аспиранты да дипломники, мы сидели с этой икрой, ковырялись в ней или так, разговаривали о всякой всячине. Была осень 1956 года, время больших страстей. Тем для разговора хватало. И все же мы опять и опять возвращались к вопросу об эмбриональных операциях, об их применении к познанию механизмов мозга.

Сама идея - изучать мозг, перестраивая по-новому нервные связи, - не была новейшим изобретением. Еще в середине прошлого века физиолог Флуранс перерезал нерв и сшивал его с концом от другого нерва; регенерировавшие нервные волокна прорастали по чужому стволу в совершенно новое, необычное место.

Эти опыты забыли, и наступил долгий перерыв. В 20-х годах нашего века интерес к экспериментальным перестройкам мозга снова возродился. Особенно много сделал для их пропаганды нейролог Пауль Вейс. Вейс пересаживал аксолотлю лапку, взятую от другого аксолотля, и показал, что пересаженная лапка или движется, или не движется, - смотря какой сегмент спинного мозга посылает к ней нервы. На основании этих опытов Вейс и выдвинул проблему специфичности и даже дал свое объяснение этому явлению.

Вейс полагал, что в разноголосицу возбуждений, охватывающих мозг, каждая группа нейронов вносит свой, неповторимый голос и этот «голос» слышит та мышца, которой он предназначен. К остальным голосам мышца глуха. Имеется некий род согласия между мышцей и нервным центром, который ею движет. Когда в эксперименте мышца получает нерв от чужого центра, она не движется: нет резонанса!

Теория Вейса так и звалась - резонансной.

В 1936 году появилась большая работа Вейса «Избирательность, контролирующая отношения между центром и периферией в нервной системе». Теперь Вейс несколько видоизменил резонансную теорию. Он пришел к выводу, что этот резонанс устанавливается, делается в процессе развития. Когда нерв только подрастает к мышце, между ними еще нет резонанса, но затем от мышцы по нерву назад, к центру, к нервным клеткам начинают поступать какие-то воздействия, под влиянием которых клетки изменяются, «модулируются» и приобретают способность руководить именно этой мышцей.

Такое обратное действие Вейс назвал «специфической модуляцией». Эта несколько таинственная концепция в течение долгих трех десятилетий была единственной аргументированной гипотезой, пытающейся объяснить специфичность нервных связей.

В самом конце статьи Вейса, уже после списка литературы, мелким шрифтом следовало примечание. «Когда статья уже находилась в работе, - писал Вейс, - я узнал об интересных экспериментах П. Анохина и сотрудников, опубликованных в недавно вышедшей книге «Проблема центра и периферии в физиологии нервной деятельности» (Горький, 1935). Я сожалею, что эта работа попала в мое поле зрения слишком поздно и я не смог обсудить ее в этом сообщении».

Петр Кузьмич Анохин, один из талантливейших учеников Павлова, осуществил в эти годы большую серию исследований на млекопитающих животных по методу перекрестного сшивания нервов, предложенному Флурансом.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены