Майор Вихрь

Юлиан Семенов| опубликовано в номере №950, декабрь 1966
  • В закладки
  • Вставить в блог

Хозяин трясущимися, потными руками открыл сейф. Седой положил в портфель замусоленные пачки денег.

Вихрь и Степан быстро пошли к выходу. Седой задержался на пороге и сказал:

— Всем сидеть здесь пять минут!

Когда они выскочили из кабаре, возле машины Аппеля стояли два патрульных-эсэсовца и молча просматривали документы шофера. Крыся прижалась к стене — расставив руки, словно распятая.

Было уже светло. Небо было голубым, хотя солнце еще не взошло.

Ядро ореха

Единственным аппаратом, фиксировавшим недовольство народа, истощенного войной, бомбежками и голодом, была организация Гиммлера и в некоторой степени контрразведка Канариса. Гитлер не желал видеть объективной правды, он требовал от своего окружения вообще и от Гиммлера в частности только тех данных, которые бы подтверждали его, фюрера, историческую правоту. Зная характер Гитлера, который расправился со своим ближайшим другом Ремом, Гиммлер не рисковал передать Гитлеру объективную информацию о настроениях народа: он подлаживался под Гитлера, он давал ему такую информацию, которую тот хотел получать. Когда однажды Канарис во время доклада Гитлеру осмелился в какой-то мере объективно проанализировать положение на Восточном фронте, фюрер побелел, бросился к адмиралу, схватил его за отвороты серого френча и, с неожиданной силой рванув на себя, закричал:

— Вы что же, хотите сказать, что я проиграл войну, негодяй вы этакий!

Вскоре после этого Канарис был устранен. Теперь положение в стране, истинное положение, — всеобщее глухое недовольство, усталость, пессимизм, крах веры в национал-социализм, незыблемой еще три года тому назад, — знал только один человек — маленький учитель словесности, в пенсне и с красивыми маленькими руками, которые он то и дело потирал, будто мерз. Этим человеком был Генрих Гиммлер, один из ветеранов партии, ближайшее доверенное лицо фюрера. Как никто иной, он совершенно отчетливо понимал, что рейх катится в пропасть. Поэтому Гиммлер не только выжидал, внимательно наблюдая за всеми перипетиями генеральского антигитлеровского заговора, но и пытался предпринять свои шаги по установлению контактов с определенными кругами Запада — через шестой отдел имперского управления безопасности. Этот отдел СС занимался вопросами политической разведки. Гиммлер достаточно точно знал о том торге, который шел в Берне между представителями группы Гердлера и Даллесом. До тех пор, пока в число заговорщиков не вошел однорукий герой африканской битвы полковник Штауффенберг, Гиммлер спокойно ждал. И не только ждал, но и предпринимал свои шаги, ни в коем случае не повторявшие шаги генералов. Он подтверждал — косвенно, конечно, — их деятельность, направленную на установление контактов с Даллесом, потому что знал: генералы в разговорах с людьми Даллеса говорили о Гиммлере как о единственной фигуре, которая может быть реальным помощником и покровителем переворота. Так, во всяком случае, Гиммлера информировал его агент доктор Лангбен, связанный с генеральской оппозицией. А Лангбену Гиммлер имел все основания доверять: агент прошел многие годы проверки. Он был верным человеком. Косвенное подтверждение, аванс силе генеральской оппозиции (естественно, после того, как Гиммлер точно уяснил для себя, что именно он, а никто другой выдвигается генералами как фигура, способная удержать Германию после переворота в повиновении и сопротивлении большевизму) выдал в Стокгольме личный представитель Гиммлера доктор Керстен. Приехав в Стокгольм осенью сорок третьего года, доктор Керстен вошел в контакт с американским дипломатом, представившимся как Абрахам Хьюит. После нескольких дней взаимного зондажа Хьюит сказал Керстену, что он согласен помогать в установлении контактов между Гиммлером и определенными лицами в Соединенных Штатах на следующих условиях: роспуск нацистской партии и СС, проведение свободных выборов в Германии, эвакуация всех оккупированных территорий, наказание военных преступников, контроль над военной промышленностью рейха.

Керстен передал все это рейхсфюреру СС. Тот запросил: каковы будут гарантии в отношении его, Гиммлера? Будут ли сохранены его права — не рейхсфюрера СС и ветерана партии, но просто человека по фамилии Гиммлер.

Хьюит выжидал, Гиммлер торопил. В Стокгольм вылетел начальник политической разведки СС Шелленберг. Он принял на себя ведение переговоров с Хьюитом. Гиммлер, получая каждый день шифровки от Шелленберга, метался по фронтам, по ночам пил, чтобы забыться, много ходил пешком — его всегда раздражала аристократическая манера Канариса каждое утро совершать верховые прогулки, перечитывал Гете, потом вдруг выключался и сидел, глядя в одну точку, а в голове было пусто-пусто, и только метались какие-то тягучие обрывки слов, чаще всего суффиксы или глагольные окончания.

В конце концов он принял все предложения американцев, кроме одного: он не соглашался с пунктом, который предусматривал суд над военными преступниками.

— Есть только одна форма преступности, — говорил он, — это уголовная преступность. Война — это продолжение политики иными средствами. Политика нельзя судить так же, как карать заключением проигравшего шахматиста.

Согласие Гиммлера на все эти условия подтверждало состояние краха и разброда в гитлеровском партийном руководстве, во-первых; серьезность генеральской оппозиции, во-вторых; наличие фигуры Гиммлера, который поможет осуществить переворот, в-третьих, если он принимает такие условия, которые даже «консервативный революционер» Канарис не считал возможным принять во время бесед с американскими разведчиками в Стамбуле.

Естественно, все эти переговоры с Западом велись Гиммлером, как «прощупывание» врага; узнай об этом фюрер — Гиммлер сумел бы его убедить, что все это не что иное, как обычная в политической разведке игра с заклятым врагом.

Но при этом Гиммлер несколько раз на встречах у Гитлера очень внимательно смотрел в глаза тем генералам, антигитлеровские беседы которых он прослушивал в магнитофонной записи у себя в кабинете. Один генерал, в голубые, чуть навыкате глаза которого он смотрел, мялся, краснел, бледнел, а потом вымученно улыбнулся. Гиммлер закрыл глаза, чуть кивнул головой и тоже улыбнулся. После этого Гиммлер получил сведения, что посредник Запада банкир Валленберг говорил идеологу путча Гердлеру:

— Только не трогайте Гиммлера! Он не помешает вам, если все дело направлено против Гитлера.

Все шло своим чередом до тех пор, пока гестапо не вышло на связи, которые были установлены с радикальным звеном подполья. Аресты прошли мимо Гиммлера — радикалов хватали без санкции высокого руководства. Но беда заключалась в том, что рядовые сотрудники гестапо неожиданно вышли на связи, которые протянулись к левым в генеральской оппозиции. Секрет, который знали лишь Гиммлер, Шелленберг и Керстен, становился известен аппарату гестапо. Страшная сила аппарата в результате случайности грозила смять основателя этого аппарата, того человека, который стоял на трибунах партийных съездов возле фюрера, рукоплескал его речам, славил его в своих выступлениях и одновременно вел торг, в котором жизнь фюрера явилась бы гарантией его, Гиммлера, жизни.

Гиммлер верил в путч, как в средство, способное сохранить ему и его семье жизнь, благополучие, свободу. Он поэтому ждал. Но до тех пор, пока аппарат не оказался посвященным в связь молодого крыла заговорщиков с левыми. И Гиммлер оказался на распутье. Гиммлер растерялся. Слабый человек, даже если он кажется олицетворением могущества на экранах и на фотографиях, может принять верное решение только в том случае, если он сможет откровенно посоветоваться с теми, кому он доверял. В гитлеровской машине было все: четкая слаженность звеньев партийного, военного и государственного аппарата; прекрасно поставленная агитация, демагогически отточенная пропаганда, молодежные и женские объединения, физкультурные общества и буффонадные спортивные празднества, красивые парады и отрепетированные народные волеизъявления — все это было. Не было только одного — не было взаимного доверия: отец боялся сына, муж боялся жены, мать боялась дочери.

Гиммлер был один — в своих сомнениях и в своем метании. Поэтому внешне он казался спокойным, как никогда, только глаза под пенсне чуть потухли, и руки он потирал чаще обычного.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены