Магнитное поле

Василий Фартышев| опубликовано в номере №1150, апрель 1975
  • В закладки
  • Вставить в блог

Мальчишку звали Гарькой, он – какое совпадение! – решил с утра сбежать из детдома, «не насовсем, а так». Лика взяла ему билет и двадцать минут до сеанса в детском зале побродила с ним по площади перед кинотеатром. Гарька не дичился больше, открылся, что «со спросом» удирает из детского дома «искать своего папку», а потом возвращается, и его даже не ругают за это: он же не дерется, не ворует. Лика с удовольствием прогуливалась с ним за руку – немногие прохожие могли принять их за сына с матерью, это ей льстило.

Она приглядывалась и удивлялась: что именно в нем так притягивает к себе? Большеротый, пучеглазый, круглолицый, ушастый, он в то же время был так жив и симпатичен, так вкусно уплетал мороженое, шмыгал носом, косил большущие свои глаза, так забавно жестикулировал, что Лика подумала: а ведь он крепко стоит на ногах, не робеет перед жизнью, принимает ее как есть и радуется ей... находит копеечные острые радости. Все дети считают, что мир создан для них одних... Тот водитель, и этот маленький мужчина, и девчата из бригады – все они просто иначе смотрят на окружающее.

И снова Лику охватило нетерпеливое – между смехом и слезами – стремление что-то переиначить. В себе переиначить.

В кинотеатр Гарька пошел один, дав «честное человеческое» сразу после кино «вертаться». Под конец он освоился и попросил пятачок на автобус, чтобы не идти через весь город «пехом».

– А ты кого ищешь? – спросил он Лику перед самой контролершей.

– Тоже папку.

– Эх ты, большая, тоже мне, а потеряла! – укорил Гарька, сдернул шапку, протянул билет и махнул ей рукой. Лика проводила его взглядом сквозь стеклянную стену: он деловито рассматривал фотографии актеров, – и пошла, собравшись с духом, дальше, бесцельно, на авось.

Тут она обнаружила: да ведь она прекрасно знает его, все-все о нем, так много, будто родила его и с тех пор не разлучалась. Лика въявь представляла себе любое из тысячи его действий: как он ест, нет, рубает борщ или арбуз, как мастерит какой-то драндулет, спит, моется, слушает сказку. Он все делает вкусно, заразительно, и он заразил ее этой своей полной сосредоточенностью, поглощенностью! И все по нему, по его рукам, и пока какая-то вещь не попала в эти короткие клиновидные пальчонки, не верится, что до сих пор она оправдывала свое назначение.

Однако Лика Николаева не могла себе представить: как Гарька плачет. Этого не могло быть, это было противоестественно и потому невозможно.

Неказистый, в общем-то несчастный (хоть НИКОМУ на него глядя не пришло бы в голову предположить несчастье), удивительный пацаненок, к рукам которого все так и липло, сделал с ней что-то странное. Забрал душу. Ей вовсе не хотелось повторять вслед за водителем «газика» его частое «Минута дела. Ну», хоть она многое знала и о водителе; Лика была уверена, например, что его зовут Вовкой, Владимиром, другое имя ему никак не шло, но он не заражал, не заставлял копировать, а Гарька заразил, уТарьки было свое магнитное поле, о каком он беззаботно знать ничего не знал, он был таким – и все тут!

Раньше ее от однообразия жизни спасало ежедневное обновление – сном, усталостью, надеждой. Но что-то случилось сегодня или на днях, и обрушилась сразу вся многолетняя одинокая усталость, безнадежность будущего и бесплодность прошлого. И она воспротивилась безотчетно, всем своим существом. Теперь жизнь казалась ей то всего лишь с овчинку, то нескончаемо длинной и беспраздничной.

Приближался вечер.

На ее глазах ребята звали в свою компанию миловидную девушку...

И уж если бы кто-нибудь искал ее в этом городе, ее бы нашли!

Бестолковая суета обессилила вконец. Присутствие Лики терпят, сносят, замечают безотносительно к тому, она ли это, или же старик пенсионер («Девушка, оторвите билет»), но никто не испытывает потребности в ее существовании. Даже мать махнула рукой – а, мол, пустоцвет! – мать давно забыла ее.

Лика не верила больше ни в какие чудеса. И не пойдет она в ресторан – незачем! К вечеру приморозило, она озябла, улицы, дома, ранние огни – все стало неуютным, было ограничено собой и не предназначалось для нее. Все вызывало один и то же вопрос: «Зачем это так и не иначе?» И вот она задала свое «зачем» не Григорычу, не водителю «газика» – она задала его себе.

Она заплакала прямо на улице, в потоке прохожих. Лика пожалела себя, и замешкавшееся обновление пришло к ней с этими слезами. На нее стали обращать внимание, и гораздо быстрее, чем когда она пыталась придать своему лицу бодренькое Зинкино выражение.

– Обидели? – покровительственно спросил кто-то смутный из прохожих.

И тут лукавая мальчишечья рожица, с нестандартными ушами, глазами, носом, радостная, и боязливая, и невыносимо одинокая в этом мире, но не подозревающая этого, застлала, заслонила собой все, и защемило сердце, словно кто-то взял его двумя пальцами да потянул вниз.

Всегда найдется человек, которому хуже, чем тебе. Она побежала к кинотеатру. Сегодня – пусть в мелочи, пустяке! – но она все же понадобилась. Гарька! Гарька в этой своей детдомовской униформе... Ее собственное одиночество мгновенно стало пустяковым, как только она представила, каково ему, слабенькому, круглому одиночке, бороться со своим жестоким одиночеством, верить и изо дня в день искать своего отца. Он засыпает со словом «папка» и с ним встает, идет через весь город и ждет, ищет, ждет... Однажды ей встретилась группа детдомовцев на прогулке – они так жадно вглядывались в лица прохожих!

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены