Летим на разведку

Слева от меня дублирующее управление двигателями. В том месте, где для них обозначен предел, я только сейчас заметил табло со словом «форсаж». (В моторах нашего самолета есть дополнительные камеры сгорания. Идти на форсаже — значит включить эти камеры, создать еще большую тягу, увеличить скорость.) Двигатели тронулись к этому слову...

Однако звуков в кабине не прибавилось. На действия командира среагировали приборы моторной группы, указатель скорости и стрелка, показывающая число «М» (последняя словно сравнивает нашу скорость со звуковой. Когда стрелка пройдет единицу — это значит, что мы уже «за звуком»), 980... 1 050, 1 100 — наша скорость.

— Чувствуешь, как потеплело?

Не чувствую, хотя знаю, что за бортом на обшивке самолета можно поджарить яичницу — частицы воздуха разогрели самолет.

Толчок! Но не сильный. Сейчас что-нибудь произойдет непременно... На земле мы обходили разговор о том, как это все должно быть и будет. Для командира сверхзвуковые броски в стратосферу — обычное дело, а значит, говорить о них малоинтересно. Мне же не хотелось знать все до полета.

Так что же все-таки произошло?

Итак, нас словно слегка подтолкнули. Указатели скорости, высоты и числа «М» (я в основном смотрел в их сторону) немного опустили свои стрелки, показывая в эти секунды что-то непонятное, неточное. Однако ничто не изменилось в нашем полете. Абсолютная тишина в кабинах, ровное движение. Машина лишь сбросила с себя плотное воздушное покрывало, распорола его, оставила позади. Как все просто и неожиданно! Ни перегрузок, ни грохота, ни встряски.

— Что почувствовал?

— Нельзя ли повторить, Владимир Антонович?

— С удовольствием, как-нибудь в другой раз — сейчас надо спешить!

Даже мощная звуковая волна досталась тем, кто остался под нами, — уж ее-то там услышали! Но пилоты сверхзвуковой авиации вообще и морской в частности — люди предупредительные и осторожные; «за звук» ходят на высоте 10 — 12 километров — не ниже. И, надо сказать, правильно поступают, ибо сила ударной волны, которую создает летящий на такой скорости самолет, у земли намного сильнее. Иначе говоря, по земле мчится шлейф высокого давления. Наши уши, как известно, чутко реагируют на его перемены, но еще сильнее они ощущают скорость, с которой меняется это давление. Попав под шлейф ударной волны, человек на земле воспринимает резкую перемену давления как взрыв. От него могут серьезно пострадать не только уши. Известен случай, когда летчик (не то американский, не то французский) прошелся бреющим на «сверхзвуке» и сровнял с землей одноэтажный дом...

Кажется, мы отвлеклись. Как дела в кабине? Ух ты! Уже тысяча четыреста километров в час — на такой скорости полковник авиации Военно-морских Сил Владимир Антонович Мышко и его экипаж решают вести свои первые наблюдения за морем.

Могут спросить: а что там может быть, да еще в полдень? Разное. Например, учения наших боевых кораблей и повышенный интерес к ним американских, адмиралов.

Но сегодня, как нам уже известно, море свободно от чужих кораблей. Поэтому и тренировка у нас несложная: разведать погоду для ночных полетов, сообщить командованию общую обстановку в море и на сверхдальних подходах к нему...

Сейчас мы движемся на самой выгодной для наблюдений высоте. Оставив позади берег, мы пролетаем над множеством судов, чьи сходящиеся кильватерные струи, словно стрелки на цветной карте большого масштаба, показывают, что неподалеку находится порт, и точно намечают его место. Таких точек на плане моря мы встретим множество...

Лететь над морем, я заметил, сложнее, чем над сушей. Сразу оговорюсь: я не хочу принизить достоинств летчиков в иной, неморской форме одежды. Но они должны кое в чем со мной согласиться. Каким бы сложным ни было задание пилотов обычной авиации, они знают все ориентиры своего маршрута, цели, погоду. На море же, в океане, нуда регулярно летают морские летчики, почти нет ориентиров. Цели на море малы, очень подвижны и часто скрыты толщей воды. А погода? Кто скажет, какой она может быть в той или иной точке Мирового океана! Словом, летчикам ВМФ труднее вдвойне. Мне думается, поэтому тридцать пять — сорок лет назад именно морские пилоты первыми взялись осваивать Крайний Север, Дальний Восток. Героем Советского Союза № 1 стал морсной летчик Анатолий Васильевич Ляпидевский. Челюскинская эпопея... С. Леваневский, В. Молонов, Н. Каманин, М. Слепнев, М. Водопьянов, И. Доронин. Не все из них до конца остались верны морской форме, но начинали они с нее. А кто первым летал бомбить Берлин в то время, когда фашисты стояли у порога Москвы? Полк морской авиации Балтийского флота, который вели Герои Советского Союза Е. Преображенский и П.. Хохлов. Двое из космонавтов, Ю. Гагарин и П. Беляев, в прошлом были морскими летчиками...

— Ты чем там занят?

— Наблюдаю за морем, командир!

— Приготовься, будем снижаться... Мышко прекращает сверхзвуковую

гонку, ждет, пока погаснет лишняя скорость, и круто опускает нос разведчика. Это мгновенный переход к другим делам — не больше. «Мертвые петли», «бочки», перевороты не нужны тяжелой машине, хотя запас ее прочности солидный. От крутого и долгого падения сосет под ложечкой, затем ощутимая тяжесть во всем теле — значит, командир выравнивает самолет, снова приборы наблюдения взялись за дело...