4

Бывает, вам попадается лесная редкость — причудливо сросшиеся корни или переплетенные стволы берез, — и невозможно представить, как же они держатся вместе. В вас возникает навязчивое беспокойство: как? Ответа вы не находите, да его и нет, собственно. Природа любит создавать странности, не подчиняющиеся биологическим законам, и почему бы не принять этот факт как он есть? Пусть тайна останется тайной... Но вы упрямы, вам хочется докопаться до истины, и вы не успокоитесь, пока не разрушите природное своеволие и не уничтожите чудо.

Весной Аркаша готовился к конкурсу скрипачей, а у меня был отпуск, и мы втроем — влюбленные и их умный друг — махнули в Прибалтику. В таллиннских пригородах, среди камней и сосен, мы сняли верх недорогого коттеджа и зажили там, как бременские музыканты. Весна выдалась зябкой и ветреной, на прибрежной гальке ночами намерзал иней, крупный, словно английская соль, и в комнатах пахло смолой и хвоей. По утрам мы бегали к соседям-эстонцам за молоком и сметаной. Кира готовила нам омлеты, и, позавтракав, я брался за контрабас, а Аркаша за скрипку. Поначалу я старался не уступать и работал с таким же пылом, как и он; у нас тоже был маленький конкурс. Но затем, слыша волшебные тембры, извлекаемые Аркашей из хрупкого инструментика, я опускал смычок, понимая, что мои старания тщетны, и со спокойной совестью шел курить.

Вскоре местная почтальонша в куцей шубейке и перепачканных грязью ботах доставила нам телеграмму: бедственно захворала Анастасия Глебовна, что-то с почками, положили в больницу. Аркаша заторопился на поезд, а я поспешил упредить стихийный порыв Киры: «Зачем вам ехать вместе! Для старушки это лишние волнения. Лучше Аркаша съездит один и поскорее вернется». И тут на язык подвернулось, и я добавил: а мы с Кирой будем его ждать. Добавил и, сам того не ведая, оказался прав... Аркаша уехал в Москву, а мы с Кирой, как и прежде, хозяйничали в коттеджике. каждый день приносили к себе наверх бидончик молока, выливавшегося из-под крышки, и обсуждали с соседями виды на урожай. Перед поездкой в Прибалтику Кира в очередной раз спросила меня, простил ли я ее и не ревную ли, и я в очередной раз ответил: «Простил... не ревную», — но камень, камень тяжелел в душе, когда я разыгрывал платоническую жажду товарищества. Двенадцать часов в сутки я был свидетелем несносного зрелища: Кира ждала мужа. Я готов был доказывать всем, что она не должна его ждать. Она не из того теста, Кирочка Кулакова, уж я-то знал! Но вопреки всем моим доводам Кира постоянно, в любую минуту дня и ночи ждала и этим доводила меня до бешенства. Что за диковинное чудо эта чета Сергеевых! И у меня возник непреодолимый соблазн разрушить это чудо...

Я услышал от хозяев коттеджика, что неподалеку открылся маленький дорожный ресторанчик, где посетители сами жарят шашлыки, и мы с Кирой решили туда наведаться. По ошибке мы выскочили из автобуса раньше, чем нужно, и дальше побрели пешком. Вскоре мы оказались возле карликового весеннего водопадика, образовавшегося невесть как: текло по плоским камням, щелкало, бурлило, лепетало что-то алмазно-холодное, сияющее на солнце. Надо было перепрыгнуть на другой берег. Я проделал это вполне благополучно, а Кира по неосторожности зачерпнула сапогом, и сели мы с ней сушиться. Она стащила с ноги сапог, выжала шерстяные носки, а я соорудил костерок. И словно бес меня подтолкнул...

В лыжной куртке с откинутым капюшоном, удрученная и несчастная, Кира была такой красивой, что мне мучительно захотелось ее поцеловать. Я приблизился к ней, разглядывая ее исподлобья. Она удивленно вскинула брови и насмешливо ждала. Я обморочно протянул руку к ее волосам. Она резко выпрямилась и оттолкнула меня, хотя поцелуй мне все же достался, правда, ценою увесистой оплеухи. Я готов был крикнуть: ну, зачем ты лжешь, разыгрывая эту нелепую верность, ведь тебе нужен я, а не Аркаша! Разве ты забыла, что шептала мне ночами, когда, опустошенно-счастливые — голова к голове, — мы падали на подушки?! Как ни притворяйся, ты не сможешь без меня, ведь мы похожи, словно близнецы. Наверное, слишком похожи, поэтому ты бросила меня. Похожи хотя бы тем. что мы оба без странностей, без причуд — нормальные люди. У нас общие привычки, от которых ты еще не отвыкла. Даже краник газовой плиты мы одинаково закрываем в обратную сторону... даже...

Но я промолчал, и, чтобы не испытывать мое терпение. Кира торопливо сказала:

— Пойдем, Олег, пора... Она вновь натянула сапог.

— Пора так пора...

Я засыпал костерчик снегом, не делая ни малейшего движения в ее сторону,

— Пора, иначе мы здесь останемся навеки. — Кира улыбнулась, как бы приглашая и меня улыбнуться ее шутке.

— Навеки так навеки. — Я отвернулся и посмотрел в сторону, словно бы извиняясь за то. что не улыбнулся вместе с Кирой.

— Значит, ты все же ревнуешь и ничего не забыл! Поэтому и затеял эту поездку! — с облегчением воскликнула Кира.

Она как бы испытывала, что мне дороже — мои собственные слова или она, находившаяся в противоречии с ними.

— Ничего это не значит. — Я стал затаптывать шипевшие угольки.

— Ты серьезно? — Она не знала, в чем сомневаться — в моих словах или во мне. На этот раз я улыбнулся, как бы подсказывая Кире, что во мне она может не сомневаться.

— Гораздо серьезнее, чем ты думаешь. — ответил я и первым двинулся дальше.

5

В ресторанчике — вот неожиданность! — я встретил Вадима Августовича, оценщика из букинистического магазина, с которым был знаком. Он тоже проводил отпуск в Прибалтике, бродяжничая дикарем и меняя стоянки. Вадим Августович исповедовал непонятный для меня образ жизни: яйцеголовый, с животиком и плешью, он до синевы выскабливал бритвой морщинистое лицо и смотрел на всех бесцветным, скучающим взглядом. Но при этом он пользовался успехом у дам, и его привыкли видеть в обществе экстравагантных манекенщиц. У него была репутация холодного циника, и, пропитанные жгучим ядом, его остроты кочевали из уст в уста. Вадим Августович собирал красивые вещи — серебро, фарфор, бронзу, и двери его холостяцкого жилища оставались для всех закрытыми. Идеалом Вадима Августовича было английское одиночество с камином, и он казался себе сухопарым лордом, греющим у огня озябшие руки и поглаживающим пятнистого дога, лежавшего на персидском ковре...

По Прибалтике он путешествовал с молоденькой манекенщицей, кутавшейся в короткую шубку и не снимавшей с головы вязаной шапочки. Вадим Августович представил ее как Настеньку, а потом по ошибке назвал Сонечкой. Я обрадовался застольной компании — одиночество с камином для нас с Кирой равнялось бы пытке. Под ядовитые каламбуры Вадима Августовича мы выпили по глотку шампанского, Кира слегка опьянела, стала громко смеяться, капризно жаловаться на сквозняк и кутаться в спортивную куртку, словно ее била дрожь, и я почувствовал, что она близка к истерике... почувствовал это и яйцеголовый лорд. Меж ним и Кирой началась скрытая дуэль, в которой он все более обволакивал ее своим потертым обаянием, а она — как пьют отраву сквозь стиснутые зубы — с отчаянной безнадежностью поддавалась ему. «Вы собираете фарфор? О, я заинтригована... У вас дома есть настоящий дог? А он неопасен для ваших гостей?» Я видел, что Кира гибла, но не встал и не увел ее. Я оставался секундантом. «Пусть не я, а этот лордик докажет, что она все-таки не ждет мужа!» — подумал секундант и пригласил танцевать Сонечку, которая на самом деле была Настенькой.

Работал джазик, едва тлел притушенный свет в светильниках, в камине потрескивали натуральные поленья, и мы, танцуя, обо всем забыли. Настенька, переименованная в Сонечку, оказалась достойной партнершей, и я тоже старался, как мог. Старался не отстать от Настеньки, старался не смотреть на Киру, старался не думать о Вадиме Августовиче. Не смотреть и не думать. Но внезапно меня словно бы обожгло, и я беспомощно остановился посреди зала. Ища взглядом Киру, я молил бога, чтобы она не наделала глупостей. Настенька мне что-то говорила, но я не слышал. Я искал взглядом Киру: где же она? Оставив Настеньку, я ринулся к нашему столику, но там никого не было — ни Киры, ни Вадима Августовича, только записка, прижатая пепельницей: «Встретимся завтра. Кира».

На следующее утро я с Кирой не поздоровался. Мы молча завтракали на веранде, она была бледна и рассеянна, а я в сотый раз терзался вопросом: неужели яйцеголовый лорд своего добился?! Неужели я доказал Кире, что она не ждет?! Чем чаще повторял я этот вопрос, тем неразрешимее он мне казался, и в ощущении безысходного тупика я стал дожидаться Аркашу, чтобы... Да, да, в лихорадочном горении я жаждал высказаться. Наверное, я понимал, насколько это жестоко и каким ударом для Аркаши будет измена жены, но бес подстегивал меня. Когда Аркаша вернулся из Москвы и мы остались наедине, я начал осторожную разведку.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.