Цветут каштаны

Из-за Северного Донца, который отсюда не был виден, долетали снаряды и рвались на гребне песчаного холма.

Их противный свист раздавался каждые пять минут. С самого рассвета гитлеровский артиллерист с раздражающей методичностью посылал один снаряд за другим, и над гребнем взлетали столбы песка и дыма. Тяжёлый песок падал вниз. А облачко дыма медленно таяло в воздухе.

Снаряды перелетали через блиндаж, и никто из нас уже больше не прислушивался к их свисту. Только девушка сначала раза два останавливалась и продолжала свой рассказ уже тогда, когда снаряд разрывался.

Ей было, должно быть, не больше двадцати двух - двадцати трёх лет. Но горькая складка у рта, следы тяжёлой усталости, а может быть, и то, что она ни разу не улыбнулась, делали её значительно старше на вид.

Большие тёмные глаза девушки сосредоточенно смотрели куда - то сквозь отверстие, служившее нам дверью. Крылатые брови почти слились на переносице. Изредка чуть заметно дрожали густые ресницы. Только это и выдавало огромное внутреннее напряжение, ещё и до сих пор владевшее ею, хотя всё самое тяжёлое и опасное уже осталось позади.

Трудно было догадаться, кем она была до войны. Студенткой? Работницей? Но, верно, потому, что девушка прошлой ночью перешла линию фронта на Донце и только неделю тому назад была в оккупированном Киеве, воображение рисовало необыкновенную биографию. И необыкновенными - не только своей красотой - казались её темно - карие глаза. Это были глаза человека, который должен и который умеет всё видеть, замечать и сохранять в своей памяти.

Неделю назад она была в Киеве. Мы не видели его почти два года. Собственно, киевлянином был один я. Капитан из разведотдела только учился в Киеве, но, хотя он был волжанин, вспоминал о нём так же часто, как и о родном Камышине.

И вот мы не видели Киева два года.

Изредка через третьи - четвёртые руки доходили до нас глухие вести о том, что там делается. Понятие расстояния утратило свой привычный смысл. Нас отделяли от Киева не семьсот или восемьсот километров, а почти два года войны, фронт, сотни разрушенных сёл и городов. Дорога до Киева была не близка и не легка.

За всё это время мы ещё ни разу не встречались с человеком, который бы своими глазами видел разрушенный Крещатик, виселицы, Бабий Яр и позорные надписи: «Только для арийцев».

Я не знаю, что было тяжелее: слушать девушку или пережидать гнетущие паузы, когда она вдруг умолкала, с трудом переводя дыхание. Тогда мы читали продолжение ужасной повести в её широко раскрытых глазах.

У входа в блиндаж зеленела трава.

Наполовину срезанный снарядом осокорь, выбросив новые побеги, шелестел молодой листвой.

Пахло весной. Не близкой речкой, не влажным песком, не просыхающей землёй и травой - все запахи слились в один. Пахло весной, которую не могли убить никакие снаряды.

Глаза девушки вдруг вспыхнули и раскрылись ещё шире. С болью и в то же время с какой - то, я бы сказал, светлой гордостью на совсем юном в это мгновение лице она произнесла так, что мы вздрогнули:

- А в Киеве цветут каштаны!

Девушка взглянула на нас тёмными глазами, в глубине которых вспыхнули огоньки неубитой радости, и в первый раз улыбнулась.

Снайпер

Есть в Киеве, на Подоле, тихие улочки с небольшими домиками, зелёными дворами. Когда попадаешь туда, вспоминаются Миргород, Золото - ноша.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.