— Оглох, что ли? А ну вали куда подальше!

— Фикстула! Не задерживайся. К тебе не ходим, и ты сюда не намыливайся. Франт выискался.

— Потопчи ему, Кокоша, тапочки...

А меня уже ветром подхватило, съели! Я на другой стороне улицы решетку изучаю. Легкий, как перышко. Подрасту и бегуном стану. Чего охраняют, флаги. Так я надышался, насмотрелся, не век же стоять на месте. А в футбольный день с овражного края наведаюсь, там с дерева сподручнее прыгать.

Я оглядываюсь: Махмутка и Кокоша перестали помнить обо мне, тоже задрали подбородки к флагам. Чистота вокруг...

Без войны живем второй год, налаживаемся. И на столе не пусто. У матери вот тоска в глазах. Не у одной моей матери. Соберутся вечером на садовой лавочке, когда свет закатный льется, льется, — и переговариваются все равно о чем, лишь бы подле друг дружки быть. Аккордеонист Гена на березовом пеньке музыкой утешается. Он чуть пониже ремня раненный, к работе его не пускают. Молодой инвалид. С войны вернулся неразговорчивый: трофейный аккордеон привез и разрывное ранение. Теперь музыка во дворе с весны до снега. Как он появится на своем удобном пеньке, так и женщины потянутся к лавочке. Мы тут кричим. гоняя мяч, а они как глухие. Мельком глянешь — одинаковые как будто, одна к одной. Не посмеются невзначай, к музыке прислушиваются.

Я в окно Розалину увидел. Она частенько читает толстую книгу на ничейной террасе. Коса спускается с плеча, лохматясь кончиком. Оборочка шевелится на груди от прерывистого дыхания. Розалина перекидывает страницы. Меня не замечает. И надо же, успевает читать и музыку слушать. «Кто тут дышит?» «Не узнаешь, что ли?» — удивляюсь я. «Ежа вытащу из рукава! Тогда что?» «Придумаешь тоже!» — смеюсь я. «Уколю!» Я бы от нее все вытерпел. Она в техникуме самолеты чертит. Барышня уже.

Аккордеонист Гена покуривает мечтательно, дымок запутался в волосах. Без музыки ему нельзя, помрет, так о нем говорят жители двора. А Розалина на меня и глаз не поднимает. «Такая она, наверное, любовь», — вздыхаю я тайно.

О Розалине я всегда помню. Махмутка с Кокошей об этом не знают, вот бы потешились. Не видно их больше на углу, и слава богу. «У меня же мать приезжает, во как!» — обрадовался я.

Первым пароходом мать уплыла на медицинские курсы в Сталинград. А я отправился на побывку к дяде Амирхану. В который раз.

Перед отъездом мать в больнице отлежала, подстриглась. Какая нужда была стричься, не знаю. Болело-то сердце, не голова.

Пришел к матери в больницу, а она уже стриженная под мальчика и бледная, будто снежком ее закидало. Ветка на тумбочке тополиными листочками тянется из бутылки.

— С музыкой, сынок, придется отложить, — сказала мне. — Не управишься ты повсюду один. Жалость-то какая!

— Ты не расстраивайся, — сказал я. — Через эту скрипку обсмеяли меня всего.

— Кто же посмел?

— Да уж досталось. Скрипач! Футляр таскаю тряпичный. Чего куклу прячешь, кричат. Стерпи-ка...

— Скрипка-то у тебя мировая.

— Ладно, брошу.

— Нет, ты временно. Завернешь и в шкаф положишь. Сам у дяди Амирхана погостишь. Исхудал вон. Дом бы не обокрали. Хотя что красть, скрипку разве... Ключ от двери на шею привяжи.

— Ты поскорее поправляйся.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.