Голубые звезды

Каталь закрыл правое окно и поднял крышку среднего. Первый подручный стоял перед печью с длиннорукой чугунной ложкой.

- Пробу! - крикнул Чирков. Подручный прикрыл левой рукой глаза от огня и с разбегу воткнул ложку в кипящее варево стали. Затем ложку опорожнили в стакан. Каталь выбил из стакана красный тюбик металла, схватил его щипцами и побежал в экспресс-лабораторию. В металле было много углерода.

- Давай присадку!

В каждое окно печи было брошено десять лопат перемолотого алюминия, и четверо подручных попеременно стали перемешивать металл тяжелыми железными скребками. Из экспресс-лаборатории принесли анализ первой пробы. В печь была брошена вторая порция алюминия, смешанная на этот раз с кремнием.

Внимание Чиркова начало понемногу утомляться. Обер-мастер прислал на помощь сталевара Пружинина. Чирков выпил воды и вышел на заводской двор перевести дыхание. Минут пять он сидел неподалеку от цеха с закрытыми глазами, ни о чем не думая. Но вот мысли его снова возвращаются к плавке. Он открывает глаза и видит над своей головой звездный шатер московской ночи. Звезды напоминают ему о первой его самостоятельной плавке. Это было семь лет назад. Он работал тогда первым подручным в бригаде Гавриила Свиридова. Свиридов был хорошим сталеваром и учителем. Он воспитывал своих учеников в смелости и дерзании и не боялся подпускать их к печи.

- А ну, Кирюша, - бывало, скажет он Чиркову в начале смены, - будь сегодня ты за сталевара, а я займу твое место подручного.

И Кирилл Чирков начинал составлять рецепт шихты, производил завалку печи, вел плавку. Но варить сталь рядом с таким «подручным», как Свиридов, - дело не страшное: он и похвалит, и подправит, и поругает.

Но вот как-то Свиридов заболел, и мастер приказал Чиркову заменить своего учителя у мартена не в порядке учебной практики, а всерьез и провести всю плавку самостоятельно.

Та ночь - ночь первой плавки - прошла у Чиркова нисколько не легче сегодняшней. Так же вот, как сейчас, он вышел тогда на заводской двор перевести дыхание, и тихая звездная ночь успокоила его, вдохнула силу, уверенность.

Позже, когда Чирков из неоперившегося ученика превратился в опытного мастера скоростных плавок, он писал в стихотворении «Земля» об этой знаменательной для него ночи:

«А над Москвой, повиснув, звезды

Светились голубым огнем,

Огнем косым и перекрестным,

И рассыпались над Кремлем».

Голубой огонь звезд олицетворялся у сталевара-поэта с огнем мартеновской печи, в которой должно было когда-нибудь родиться вечное железо.

«И кто знает, не будет ли сегодняшняя экспериментальная плавка нержавеющих отходов еще одним шагом на пути к созданию вечного железа?» - думал Чирков.

Когда Чирков возвратился в цех, Пружинин брал уже шестую пробу. Чирков заглянул в окна печи. Жидкий слой шлака плавал поверх горячего металла. Сталевар посмотрел на анализ последней пробы, доставленной да экспресс-лаборатории, и велел подручным бросить в печь третью порцию алюминия и кремния. Металл был снова перемешан железными скребками. Через десять минут Чирков взял очередную пробу и в окна полетел феррохром.

На исходе десятого часа подручный унес в экспресс-лабораторию последнюю пробу. Плавка была готова для разливки. Чирков в последний раз перевел газ, чтобы не застудить металл перед выпуском. Первый подручный дал сигнал - и огненный ствол стали с шумом ринулся по желобу в разливочный ковш. Миллионы брызг светящимися звездами летели во все стороны, и цех потонул в феерическом огне.

Но вот металл выпущен, на канаву опускается мрак. И только над изложницами, наполненными до краев, стоит голубое сияние остывающего металла. И, глядя вниз с площадки печи на это голубое созвездие, Чирков понял, что волновался он все эти дни не зря. Пусть это - еще не вечное железо, но это зато уже и не простая углеродистая, а добротная нержавеющая сталь.

У Чиркова оказалась «легкая» рука. В 1940 году экспериментальные работы успешно закончились, и переплав нержавеющих отходов уже был включен в производственную программу «Серпа и молота».