— Там я окончательно понял, кого и зачем готовил всю свою армейскую жизнь. Я командовал Людьми с большой буквы, солдатами, какими всегда мечтал их видеть. Туда я взял бы многих из моих прежних сослуживцев, но жизнь сама выбрала мне партнеров, в которых я верил, как в самого себя. Учебных боев было значительно меньше настоящих.

Там жизнь проверяла нас по самому строгому счету. Цена — небрежности, ошибки — ранение, смерть. Там каждый — на переднем крае, за чужую спину не спрячешься. И все равны перед лицом опасности.

К примеру, в условиях боевых действий я ни разу не сталкивался с проявлением неуставных взаимоотношений — эти явления, к великому сожалению, не изжиты еще окончательно в нашей армии. В Афганистане у нас не было «дедов» и «ветеранов» — были бойцы. Как бы ни уставали мы на маршах, каждый без лишних слов всегда готов был отработать за товарища. Причем не только друга способен был подменить — замещал, когда того требовала обстановка, и командира.

Там же, в ДРА, я подумал, что потенциал младших командиров мы используем далеко не в полной мере. Были у нас, скажем, сторожевые посты — маленькие самостоятельные гарнизоны в составе отделения. Командовал таким постом сержант, и любо-дорого было смотреть, как он без всякой мелочной опеки и подсказок со своим делом справляется. Возможно, то были экстремальные ситуации. Но ведь и в обыденном армейском быту, посмотрите, иной сержант и с ротой в качестве старшины успешно справляется, и склад воинский в образцовом порядке содержит. И почему, скажите, у нас на этих должностях прапорщики стоять должны? Прапорщик — техник роты или начальник радиостанции — это специалист, дельный помощник командира, а прапорщик-писарь или завскладом — это, извините, любитель легкой жизни, можно, оказывается, и в армии себе такую устроить. Универсалы нам, конечно, нужны, но прежде всего, считаю, необходимо быть все-таки специалистом в своем деле и на своем месте.

Солдатами же своими я и до сих пор не устаю восхищаться.

Вспоминаю, как уничтожали мы банду душманов в горном районе. Шли колонной, и вдруг последняя машина подрывается на мине. А бой со всех сторон идет, обстановка постоянно меняется, и потерю мы заметили, когда отошли уже метров на 500 от того злополучного места. Смотрим — машина от взрыва набок завалилась, люк придавило, и ребята наши даже выйти не могут. А душманы, поливая огнем, уже к ним подбираются. Что делать? И тут вырывается из колонны другой транспортер, подскакивает к поврежденному, останавливается, выпрыгивает из него водитель и под ураганным обстрелом раненую машину к своей цепляет и из-под огня выводит. Один, представляете — один! — против скопища врагов и, казалось бы, на верную смерть обреченный. Я долго потом, когда банду уже разбили, смотрел на него и все не мог понять, как ему такое удалось. Стоит богатырь — маленький, щупленький рыжеватый парнишка, — герой и смущенно как-то, по-детски улыбается...

За двадцать четыре своих афганских месяца Касперович лично вручил многие сотни боевых наград. Документов наградных, впрочем, отсылал он гораздо больше.

— В мирной жизни мы бы, наверное, назвали это волокитой, бумаготворчеством, бюрократизмом, наконец. Но какие слова можно подобрать для того, с чем я сталкивался в Афганистане?

Представляете, раненый наш солдат продолжает вести бой против наседающих душманов, заставляя тех в конце концов отступить. И пока оформление его награды все инстанции проходит, успевает и из госпиталя выписаться, и новый подвиг совершить. Я его — вновь к ордену, а мне говорят — подождите, предыдущий-то еще в пути где-то, к чему такая спешка? Сколько ему служить осталось? Успеет, успеет еще свое получить. И слышать это приходилось от людей, в чьей компетенции не решение, а лишь оформление находится. Бороться-то я, конечно, с ними боролся, но пробить эту глухую стену, это окостенение, зачерствелость душ удавалось мне, к сожалению, далеко не всегда.

Или, скажем, каждый боевой эпизод вдруг муссировать начинают — а достоин ли? У меня, к примеру, командир разведроты чуть не каждый, подчеркиваю, каждый день со своими солдатами в бой вступал. И ни единой потери. Вот кого награждать-то надо — за высочайшее воинское искусство, за сохранение жизней человеческих. Это и есть самый настоящий подвиг. Но подвиг... не предусмотренный, оказывается, наградным статусом.

Недавно в Москве, в академии Генерального штаба, где Касперович сегодня — слушатель-второкурсник (от него, похоже, действительно ничего в этой жизни не уходит), произошло радостное событие — гвардии полковнику вручили орден Красной Звезды, заслуженный им при исполнении интернационального воинского долга. И счет награде — афганский, на месяцы. Свыше полутора лет кочевали документы по инстанциям! Этот случай удивил даже привыкших к проволочкам офицеров, воевавших в ДРА.

Касперович как-то посчитал, сколько лет он просидел за партой. Вышло — семнадцать. А сколько за это время сдал экзаменов... Жизнь не однажды проверяла его аттестаты — выдерживал, не гнулся. И не боялся испытаний, напротив, искал их. Вскоре, по окончании академии, предстоят новые. Он к ним готов. А пока учеба — это все-таки немного щадящий режим. Хоть самостоятельная подготовка и отнимает массу времени, домой все же успеваешь попасть «до отбоя», проверить домашние задания у сына, узнать, как прошел день у дочери. Женька, к примеру, недавно впервые в жизни ходил с одноклассниками в трехдневный поход. Вернулся радостный, оживленный, переполненный впечатлениями и только никак не мог ответить на вопрос, почему умывальные принадлежности так и вернулись домой нераспакованными... У Юли — сессия, то есть идентичные с отцом заботы. Слушатели ведь — те же студенты, и в аудиториях шелестит порой шепоток подсказок. По-свойски — генерал генералу. И те же запарки, неразборчивые конспекты, шпаргалки... Или перехватишь чей-то отрешенно-мечтательный взор, обращенный в окно. О чем раздумья? Угадали, о каникулах.

— Как приедем в военный санаторий куда-нибудь, жена заранее оживляется: ну, сколько знакомых ты на сей раз здесь встретишь? И вправду, столько счастливых встреч на тебя всякий раз обрушивается — не потому, что мир тесен, а просто жизнь нас по всей земле мотает. И поднимаются в столовой тебе навстречу из-за столиков ребята — с кем в суворовском присланный из дому сухарь пополам разламывал, с кем в Заполярье одной шинелью в палатке укрывался, с кем в Афганистане под эхо дальних горных взрывов каждое утро зарядку делал. И вся жизнь, вся биография, вся служба вновь перед глазами промелькнет. Долгая, трудная и счастливая. И всех их разом обнять хочется, и слезы на глаза наворачиваются. А как вспомнишь тех, кто тебе навстречу не шагнет уже никогда... Но жизнь продолжается. Идет. И, знаете, обернешься назад — снова доктор тот пристальным и нарочито суровым взглядом на тебя смотрит. Интересно, что бы он мне сегодня сказал?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.