- ... Ты понимаешь, сначала им больше всего хотелось мой флагманский вымпел из рогатки сшибить, пулями. А тяжелым - то снарядом, конечно, кто угодно сшибет!... Ну, и не могли никак. А потом уж Пашка Солодовников - еще за снайпера у них считается! - взял и по колени в воду забрел... Тогда сбили...

Он добавил эти слова тихим, чуть слышным голосом; жалкое подобие презрительной усмешки пробежало по его лицу: он отвернулся...

Однако, помолчав немного, он справился со своим волнением и продолжал рассказывать.

... Как только флагманский вымпел был сбит пулею снайпера, на берегу грянул вопль торжества и восторга. И уж теперь какая на земле сила могла остановить их!...

Участь фрегата была решена.

Капитан понял это. Бледный, бросая своему помощнику отрывистые приказания, которых тот не в состоянии был понять по причине множества диковинных, чужеземных названий, касающихся оснастки корабля, капитан забегал по берегу, спеша «пришвартовать» корабль.

В этой спешке он, как видно, потянул не за ту веревочку.

- ... Ты понимаешь, отец, мне надо было взять рифы, уменьшить парусность - тогда и площадь обстрела стала бы меньше... ну... а я совсем не то сделал... А они уж в него из береговых орудий начали бить... из шестнадцатидюймовых!... Тут я за ту дернул, за которую надо, - и уплыл бы он! - и вдруг ударился днищем о какую - то корягу: ее и не видно было... а я тянул... ну и оборвалось...

Оборвался и голос моего бедного рассказчика... Но и на этот раз он сдержался - только бровь левая сильнее задергалась - и продолжал:

- А тут как раз тяжелый снаряд ударил - бизань - мачту так и снесло... и гик и гафель... только не совсем, а свесилось все в воду...

Корабль накренился. Залп следовал за залпом. Враг пристрелялся. Беспомощный, лишенный управления, фрегат кружился на месте...

Берег ликовал. Казалось, еще одно удачное попадание, и корабль перевернется вверх килем.

Но враг не знал, с кем он имеет дело. Враг торжествовал преждевременно. И в самой гибели своей фрегат моего сына оказался достойным своего гордого имени, выведенного охрой на его бортах: «Пенитель морей».

- ... Ты понимаешь, ты понимаешь, - продолжал сын тонким и срывающимся от волнения голосом и сверкая глазами, - вместо парусов - клочья какие - то... бизань - мачта свалилась, грот - мачта - и ничего! Ничего не могут с ним сделать!... А ядра под самый борт ложатся, за кормой, - швырнет его, швырнет!... Крен такой был, что артиллеристы заорали на берегу: думали, что потонул!... А он... отец, если бы ты знал, какую он показал остойчивость!...

Он выкрикнул это голосом, набухшим от слез, лицо его искривилось, и в то же время какою гордостью были напоены эти слова!

... Близились последние мгновения фрегата. Снаряды ложились все точнее и точнее. И, само собой разумеется, каждое новое попадание исторгало целые взрывы торжествующих и поощрительных воплей на «береговых батареях».

Рассказывая, сын нашел в себе мужество не утаить этого.

Даже больше: по мере того как горестное повествование приближалось к последним секундам корабля, я вполне явственно начал замечать, как некий буйный восторг, какое - то самозабвение стали поблескивать в глазах самого рассказчика, прорываться в словах и жестах.

Голос его окреп. Слезы высохли. А жестами своими он уж теперь попеременно обозначал то исполненную трагизма и красоты предсмертную борьбу своего фрегата, то азарт и неистовое воодушевление снайперов и артиллеристов, топивших этот фрегат.

Я смотрел на него и думал: «Сейчас кем он был больше: творцом и капитаном фрегата или же командиром «береговых батарей»?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.