Накануне шёл дождь в Москве, и хмурое небо, мокрая земля - это ещё связано было с мыслями о войне, о промозглой сырости в окопах, о буксующих в бездорожье машинах, о ветре, о холоде на дорогах войны. И вдруг всё это оборвалось. В третьем часу ночи Москва проснулась. Сотни тысяч, миллионы людей будили друг друга. Звонили по телефону. Стучались в двери к знакомым и незнакомым. Никого нельзя было оставить в одиночестве и в неведении. Стучали в стены и Е окна. Вспомнили, что в одной из комнат человек живёт без радио и без телефона. Бросились к нему. Он крепко спал. Спящего подняли на руки и, как он был в одеяле, в простынях, потащили туда, где собралась вся квартира. Он очнулся в кресле против репродуктора - босой. взлохмаченный. Когда он засыпал два часа назад, ещё была война. Он проснулся как будто в другом веке. Вокруг звенели

бокалы. Тогда он закричал из своих простыней:

- Спасибо, спасибо, товарищи!

Смеющиеся люди обступили его, спрашивая, за что он благодарит их, за победу или за то, что его не оставили в одиночестве в такую минуту. Ошеломлённый всем происшедшим, он отвечал:

- За всё, за всё спасибо, товарищи!

Но в эту ночь и все мы, о чём бы ни говорили, как будто благодарили друг друга. За общий труд войны. За сплоченность в дни горя и радости: ею мы сломили врага. За доблесть Москвы, за мужество города Ленина, за подвиг Севастополя, за чудо, совершённое людьми Сталинграда. За право быть гражданином великой нашей страны.

Кто-то из стоявших возле окна сказал:

- Смотрите, как рано сегодня светает. Какой большой будет день!

Дождя уже не было. Брезжило утро, первое утро победы и мира. Тянуло на улицу. Вся Москва шла к Красной площади, ближе к Сталину. Мы быстро собрались. Тогда одинокий сосед, которого вынесли из сна в одеяле, в ужасном волнении закричал:

- А как же я? Подождите меня!

Все его подождали и уже вместе, гурьбою, вышли на улицу.

Движение к Красной площади началось ещё ночью. Шли с заводов, из ночных смен, ещё в замасленной рабочей одежде, шли в том виде, в каком застала их весть о победе, с пятнами сажи на лицах, с чёрными от угольной пыли ресницами. Шли от печей, плавивших сталь для фронта, из железнодорожных депо, славших паровозы на фронт, из мастерских, собиравших оружие фронту. Одни шли молча, задумавшись о чём-то своём; другие пели и приплясывали, обнявшись; но все шли только туда, к стенам Кремля, хотя не могло же быть ночью ни парада, ни демонстрации или гулянья. Повиновались безотчётной потребности быть вместе и быть именно там, где чаще всего видели Сталина. Вспоминалось июньское воскресенье 1941 года. Тогда тоже многие шли к Красной площади. У входа в мавзолей Ленина стояла громадная, небывало длинная очередь. Тихо было на площади. Никто не знал, что будет с нами через день, через месяц. Началась война. И люди шли к Ленину. Красноармеец с деревянным чемоданчиком в руках сказал, что через час он должен быть на станции, у своего эшелона. Его пропустили без очереди. Выйдя из мавзолея, он постоял ещё немного на площади и пошёл по направлению к Белорусскому вокзалу.

Где он теперь?

Может быть, дошёл до Берлина.

Днём на улице Горького людям повстречался полковник, Герой Советского Союза. Сначала его окружили и стали кричать в его честь «ура». Потом подошли поближе и принялись жать ему руку. Этого оказалось мало для выражения общей к нему симпатии, и его попросили разрешения покачать. Человек в летах и солидной комплекции, он взмолился о пощаде, даже сослался на нездоровое сердце, но напрасно. Его два раза качнули, собирались и третий, и четвёртый, и пятый, но тут он, озираясь, ища спасения, прибег к хитрости.

- Товарищи! - крикнул он. - Да я ж не единственный! Глядите, вон ещё идёт, да молоденький!

Полковника осторожно опустили на землю, почтительно раскланялись с ним и кинулись к новому Герою. Тот действительно оказался крепким, выносливым лейтенантом авиации, и его, уж не спрашивая разрешения, принялись качать без пощады, без счёта, передавая с рук на руки смеющегося, растерянного, а спасшийся хитростью полковник отдувался, отряхивался в стороне и бурчал весело:

- Почувствует теперь парень, что такое настоящий лётный день. Вон какой у него полёт - беспосадочный.

К полудню границы между тротуарами и мостовой уже не существовало. Сотни тысяч людей шли сплошь по всей ширине улицы, и всё равно было тесно. Первое время милиционеры пришли в смятение, но вскоре их тревога растворилась в волнах всеобщего дружелюбия и благожелательства. Несмотря на тесноту давки не было, праздничная толпа соблюдала образцовый порядок, и на перекрёстках можно было наблюдать зрелище, о котором давно мечтал Владимир Владимирович Маяковский, - улыбающихся милиционеров.

У здания американского посольства, на Манежной площади, против Кремля, теснилось много людей. Сотрудники посольства выходили на балкон и, широко улыбаясь, раскланивались.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.