Его день рождения

Кирилл Замошкин| опубликовано в номере №989, август 1968
  • В закладки
  • Вставить в блог

Никого.

Костя глянул в окно и облегченно вздохнул.

Перед ним была привычная, знакомая картина: косые пунктиры трассирующих пуль, прожекторные дорожки и словно бы призрачный лунный свет — наверное, где-то над соседним кварталом немецкий самолет сбросил осветительную лампу.

Теперь надо проверить крышу. Костя придвинул к окну ящик, залез на него и руками взялся за подоконник. Затем поставил на него правую ногу и, подтянувшись, вылез наружу. Он выпрямился и ухватился за тонкую рейку радиоантенны, прикрепленную к боковой стенке чердачного проема. Под ногами Кости была ледяная корка. Костя осмотрелся. Никого. Надо же, навоображал себе бог знает что...

И в этот момент он услышал свист. И он понял, что это бомба.

Свист, тонкий, пронзительный, нарастающий, шел сверху, но не над ним, а в стороне, на другом, дальнем конце этого большого московского двора. Свист словно бы падал — стремительно и непрерывно, как стрела, которая должна вонзиться в земную твердь и задрожать от напряжения и злобной радости. И Косте показалось, что он видит этот прямой, вертикальный и неумолимый свист, этот тонкий прут, выплавленный из стали. Сейчас, через мгновение — вот-вот, ну же! — он оборвется, умрет этот свист, ставший воем. И тогда...

Костя закрыл глаза. Вой умер. Грохот разорвал ночь. И Костин дом, эта громада в четыре этажа, вздрогнул своими кирпичными боками, словно бы подпрыгнул и снова застыл. Сквозь закрытые веки Костя увидел свет, полоснувший белым платком. И что-то непонятно огромное, но разбитое на тысячи, миллионы кусочков, зазвенело, зазвенело... жалобно так и мелодично. И сразу — острая боль в левом предплечье. И вихрь, швырнувший его куда-то в сторону. Может быть, на какое-то время он потерял сознание, потому что вдруг Костя увидел, что он плашмя, на животе лежит на крыше, и услышал, как его ботинки царапают ледяной скат. А над ним — ах, как далеко! — виднелся кровельный конек. И тут Костя понял, что он медленно, словно бы нехотя сползает вниз, к карнизу, за которым пропасть. Тогда он попытался уцепиться за продольные ребра крыши, но ему мешала рана в плече — под пальто, где ключица, было жарко и вязко; застывшие от холода пальцы плохо слушались его. Но вот ноги уперлись в желоб для стока воды, проходивший по краю кровли, — ненадежный, проржавевший, но все-таки спасительный. Распластанный и беспомощный, Костя остался неподвижным и с отчаянием глянул вверх, полураскрыв разбитый рот. Ледяной скат мерцал отблеском пожара.

«А их нет... Приходите, товарищи... Я жду. Мне очень трудно, я на пределе...»

Но пока не наступил этот предел, Костя решился на последний, рискованный шаг. Он преодолеет боль, он найдет силы, соберет воедино их остаток. Да, главное — оттолкнуться ногами от желоба и рывком бросить тело вперед, подальше от пустоты, невидимой и пугающей. Только бы выдержал желоб... И все будет хорошо.

Нет, не получилось броска; было всего лишь вялое, судорожное движение вперед. Но Костины ботинки ударили в желоб, и старое железо не выдержало. Желоб хрустнул и развалился. Громыхнул оторвавшийся кусок водосточной трубы и разбился о булыжник двора. Тело Кости скользнуло за край крыши, и он повис над пропастью, пальцами сжав кровельные ребра. Он не понимал, почему он еще висит, почему не падает. Наверное, все его «я», вся жизнь его, сила, воля и страх сомкнулись в мертвой хватке пальцев. Насколько же хватит этой силы?..

Летели мгновения. Гасли секунды. Цирковые разноцветные круги плясали в глазах. И боль, боль — неутихающая, растущая, которую нельзя остановить.

Пронеслось воспоминание: в детстве летом в деревне он захотел испытать силу своих рук. Привязав к коньку избы бельевую веревку, он стал спускаться по ней. Но по неопытности не завязал ее узлами. Метрах в двух от земли он не выдержал, разжал руки и, скользя ими по веревке, упал «солдатиком» на землю. Тогда тоже полыхали в глазах радужные блики, и он весь день бегал по двору, размахивая руками, чтобы остудить их: они горели, как в огне. Веревка содрала с рук кожу.

«Всего два метра... Пустяк... И не спросил, как его зовут... мальчишку этого... И от мамы сегодня письмо не пришло... А Нина пропала. Совсем пропала...»

Он услышал, как кто-то торопливо пробежал внизу — топ-топ, топ-топ-топ... Костя хотел крикнуть, позвать на помощь, но голоса не было. Он, конечно, может закричать, если очень захочет, но тогда вся сила его уйдет в этот крик, и он упадет. Нет, нет, не сейчас, нельзя же вот так, сразу. Еще немножко, самую малость...

Но чудо было далеко-далеко, и его нужно было ждать...

До земли пятнадцать метров. Короткая, без единого препятствия, страшная дорога, которую все-таки придется пройти до конца. Всего один раз. Пустяк...

«Все. Больше не могу».

Он разжал руки.

Он многого не успел совершить.

Он хотел после школы махнуть за Волгу, на нефтепромыслы «Второго Баку» — гордости третьей пятилетки. Жизнь посмотреть, себя показать.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены