Два года до весны

На «увлекательном» мосту Саша делал все: погружал и наращивал оболочки, монтировал кран, после «пересел та металл». Мы встретились с ним незадолго до конца строительства. Кажется, дней 50 еще оставалось до срока. Всего пятьдесят. Это самое «всего» ощущалось по несколько лихорадочному темпу, в котором шли последние приготовления: укладка верхнего строения пути, балластировка откосов насыпи, земляные работы на правобережном подходе... Девятый мостоотряд жил на скользящем графике, без выходных, без бритья — шел монтаж главных ферм последнего пролета. Леховшин стоял на шестой опоре, на насыпи, куда перелез через фанерный забор с надписью: «Опасно для жизни». Он стоял, опустив голову, и смотрел на отсвечивающую, как лезвие топора, реку.

— Кончаете?— радостно спросила я его.

— Вроде кончаем,— неожиданно грустно откликнулся он и вздохнул.— Да нет, еще причалы строить будем у Бокарицы, Цигломени. Еще все-таки не совсем...

То же странное, смешанное выражение радости и сожаления уловила я в темных глазах Юры Гуревича. Впрочем, он был все время сдержан в выражении чувств, почти сух. Но на прощание неожиданно сказал:

— А знаете? Двина-то красивее Невы.

И отвернулся.

Это признание влюбленного в свой город, постоянно мечтающего о нем ленинградца стоило много. И так они строили и уже почти выстроили этот мост. И скоро уйдут отсюда. И хотелось бы верить, что найдется на протяжении этих великолепных восьмисот метров, собранных ими по элементику, хотя бы одно местечко, чтоб написать их имена...

Не для славы—просто так, для доброй памяти.

И вот, находясь в этаком трансе, я встретил Славку. Мы вместе кончали институт, не особенно дружили, но сейчас, столкнувшись на улице, обрадовались друг другу.

Вечером я переехал к нему. У него была своя комната в двухкомнатной квартире. Преподавал он в техникуме, и когда приходил с занятий, его ждал кофе, сваренный мной, а также незамысловатая холостяцкая подкормка — колбаса, сыр, консервы. На большее я был неспособен. Мы болтали, вспоминали сокурсников и случайные встречи с ними. Мне удалось настоять, чтобы Славка не уступал мне свой диван, и я мило устроился на раскладушке.

Теперь проблема вечера была решена.

Я опять зашел в отдел к подполковнику. Он был, как всегда, любезен, но по его виду было ясно, что он не понимает, за каким чертом человек выстаивает в очереди в бюро пропусков и отрывает от работы занятых людей вместо того, чтобы лежать дома, читать газету и ждать преспокойно, когда вызовут.

Ладно, решил я. Надо взять себя в руки. Тебе повезло. Тонна времени. Ты давно не заходил в библиотеку, просто так, не изучать материалы, а читать разные книжечки. А ведь за это время писатели, наверно, поднаписали. Это они умеют.

Я записался в читальный зал городской библиотеки, просмотрел журналы и увидел, что есть на что обратить внимание. Я просидел целый день и был весьма собой доволен.

Утром я опять явился. Меня привлекла история войны на Тихом океане.

Стоп! Вот тут-то все и начинается. Словом, в библиотеке, штудируя Пирл-Харбор, я познакомился с девушкой, которую звали Римма. Кстати, как ее зовут, я узнал на следующий день. И, пожалуй, это к лучшему. Причем, как мы познакомились — совсем просто или слишком сложно — я почему-то не могу вспомнить. Не то она мне что-то сказала, не то я ей, но потом мы стояли на лестнице и вели вполне светский разговор. Почему меня вдруг понесло на беседу, объяснимо: мне надоело молчать до вечера. Хотелось послушать свой голос. Потом я посмотрел на часы и вдруг предложил ей пройтись по городу. Она согласилась, мы вышли.

И вдруг на меня опять нашла тоска. Почему я ушел из библиотеки? Я же должен выполнять свой план. Теперь, когда я уже поговорил с полчаса, я спокойно мог молчать неделю. Так нет же. Раз я ее вывел на прогулку, то надо развлекать разговорами. О чем говорить? Я с детства не терпел умных разговоров. И потом я уже лет пятьдесят не гулял под руку с незнакомой девушкой.

Я твердо знал, что она мне не нравится. То есть девушка была миленькой, и в ней что-то было. Но это «что-то» явно не в моем стиле, и я бы никогда раньше не обратил на нее внимания. Правда, этот год я ни на кого вообще не мог смотреть, кроме. Ну, дело прошлое...

Вообще я давно убедился, что я человек настроения. Я должен был бы радоваться, что наконец завел какое-то знакомство, а я вдруг стал опять думать о своей работе. Уверен, что, сиди я по-прежнему за Тихоокеанской войной, мечтал бы о встрече случайной.

Так обычно со мной бывало на праздники. Ждешь, договариваешься с разными лицами, все хорошо, и даже погода великолепная — так нет, накануне по телефону ты слышишь какую-то пакостную интонацию, холодно прощаешься, утром встаешь злой, как выкипающий чайник, и, если не перехватят ранним телефонным звонком, устремляешься за город, к скучной тетке.