Среди созданий художника портрет Александры Петровны Струйской обращает на себя особое внимание, изображена молодая женщина в легком зеленовато-сером атласном платье, с золотистой шалью на плечах, с высокой прической по моде 70-х годов XVIII века. Что мы знаем о ней? Весьма немного. Гораздо больше мы знаем о ее муже, малоудачливом поэте Н. Е. Струйском, на смерть которого Державин написал шуточную эпитафию. Это сумасброд-крепостник, имевший собственную типографию, ярый графоман и поклонник живописи, друг Рокотова, которому он написал хвалебное «Письмо к академику Рокотову». Его портрет и портрет его жены некогда висели в зале дома Струйских в их имении «Рузаевка» Пензенской губернии. Но что дают нам эти сведения? Гораздо важнее и интереснее то, что рассказал нам о Струйской художник.

Изящная фигура молодой женщины выступает из сероватого, дымчатого полумрака, словно из дали веков, из «тьмы былого». Мягкий, мерцающий свет выделяет ее лицо, красивую шею, плавные очертания плеч. Блеклые тона, даже не тона, а легкие, незаметно переходящие один в другой оттенки зеленовато-серого, золотистого и розового придают ее облику особую нежность. Задача художника — передать мягкую пластику женской фигуры, придать ей легкость и воздушность.

Мазок художника артистически свободен. Он прихотлив, но без жеманства, строг, но без сухости. Художник нигде не позволяет кисти разойтись широко, писать густо, чтобы не огрубить образа. Кисть кладет краску легко, прозрачно, так прозрачно, что сквозь ее слой просвечивают теплые коричневатые тона подмалевка, придавая тем самым изображению ощущение невесомости, а образу изящную хрупкость. Лишь изредка сгущается краска в изысканном тускловатом блеске жемчужной броши на груди или булавки на рукаве.

Алеют губы плотно сжатого рта, лишенного традиционной в портретах того времени полуулыбки. Удивительно ощущение приветливости и простоты юного существа. Темные живые глаза женщины смотрят внимательно, с любопытством, словно всматривается она в проходящих мимо зрителей, таких далеких и неведомых ей. Грация и женственность сквозят в каждом штрихе, в каждой линии.

Благородство и нежность души женщины, поэтическую встревоженность ее душевного мира, бесконечную женственность, изящество, приветливость и доброту — вот что видит и чувствует зритель, рассматривая этот великолепный портрет.

Была ли живая модель такой, какой мы ее видим? И да и нет. Конечно, все, что изобразил Рокотов в портрете, он нашел в живой модели, недаром она так неповторимо индивидуальна. Но и личное отношение художника к изображаемому мы чувствуем явно. Он поэтизирует и возвеличивает свою героиню. И это его особенность. Рокотов среди русских живописцев едва ли не первым проник в тайны духовной жизни человека, открыл ее красоту и богатство. Недаром портреты Рокотова так удивляли современников.

Есть портреты, которые запоминаются надолго, «врезаются» в душу. Их очарование — в них самих. Их поэтичность и благородство облика не забываются. Поэтичность образа Струйской чем-то сродни толстовским героиням «Войны и мира» (хотя это сравнение, конечно, условно). Важно то, что прекрасный портрет каждый раз рождает в нас новые раздумья, вызывает множество ассоциаций. Коснувшись запечатленной на полотне чужой души, мы сами становимся духовно богаче, постигая красоту человеческих чувств.

Мы начали со строк Н. Заболоцкого о портрете Струйской. И хочется вновь к ним вернуться — пусть даже поэт воспринял портрет по-своему, чуточку субъективно:

Ее глаза — как два тумана. Полуулыбка, полуплач. Ее глаза — как два обмана. Покрытых мглою неудач.

Соединенье двух загадок, Полувосторг, полуиспуг. Безумной нежности припадок, Предвосхищенье смертных мук.

Когда потемки наступают

И приближается гроза.

Со дна души моей мерцают

Ее прекрасные глаза.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.