Дороги, которые они выбирают

Геннадий Красухин| опубликовано в номере №939, июль 1966
  • В закладки
  • Вставить в блог

Редко, но бывают! Тому свидетельство «Первый снег», «Ворон» и «Икона» — три первых шага В. Кострова, три его стихотворения, напечатанные в «Общежитии».

Твердыми были не только первые шаги Кострова. Твердой была и дорога, по которой пошел поэт, раз и навсегда выбрав направление, которого он придерживается и по сей день.

Направление это — ощущение человека, требование конкретной человечности. «Мы на восемь часов растворяемся честно в толпе, а под вечер дробимся на души и семьи». Он пишет крупным планом, как бы выхватывает из множества лиц одно лицо и приближает его к читателю таким образом, чтобы читатель смог отчетливо разглядеть личность: «Есть термин особый — «рабочая сила»... Я встретил на Братской рабочую силу — она оказалась девчонкой красивой... Рабочая сила, а имя — Фаина... Все может: прорваться сквозь дождь и сквозь слякоть, крутым поворотом промчаться шикарно и даже... вы слышите, даже заплакать».

В этом «даже заплакать» — скрытая полемика с павлиновским «железным» героем. Такое позволить себе герой Павлинова не мог.

А у лирического героя Кострова незащищенность — одна из главных черт характера. «Все бело... Хорошо-то как, господи», — может пробормотать он, и даже не пробормотать, а вздохнуть. И вы, услышав этот вздох, на какой-то момент забудете, что перед вами стихотворная строка, настолько естественно и раскованно это сказано. «Не играйте «Лучинушку». Нет. Эта музыка слишком печальна», — тихо попросит он. И вы не отмахнетесь от этой просьбы. Как будто перед вами распахнули душу.

Костров и в самом деле раскрывает душу в своих стихах. Впрочем, не только Костров. Так делает каждый настоящий поэт. Ведь в поэзии, как в жизни, верят только искренности.

Мы говорили о том, что первым поэтом, почувствовавшим, что стиль «Общежития» начинает обретать инерцию, был Сухарев. А Костров? А Костров практически и в «Общежитии» этот стиль не утверждал. Так, одно-два стихотворения как дань общему стилю. Его книга «Линия» стоит как бы особняком в сборнике. Потому-то его стихи из нее и остаются в поэзии.

А Сухарев, распознав временное значение стиля, сумел полностью преодолеть его. И пропел ему «вечную память». Вот какими строками открывается его книга «Дань»: «Еще красоты дальних островов мы видим сквозь свои поля и веси; еще порой умелец-острослов важней для нас, чем птица в поднебесьи; но в строгий час, когда приходит к нам высокость, незнакомая доныне, мы на вокзалах забываем хлам и, видит бог, становимся иными. Вот почему вокзалы нас манят: назад в себя. Вокзалы возвращений». Это точно распознанная поэтом общественная потребность в человечности. «Человек не меньше человека» — здесь дороги Кострова и Сухарева смыкаются. Сухарев утверждает ценность, даже драгоценность каждой человеческой жизни: «Давайте умирать по одному — от хворостей своих, от червоточин, от старости, — не знаю уж там точно, какая смерть положена кому... Да не свершится торжество огня! Мы смертны, люди, или истребимы? Пускай траву переживут рябины. Пускай мой сын переживет меня».

Поэт Вл. Туркин в связи с этим Сухаревским стихотворением вспомнил строки из известной песни: «И как один умрем в борьбе за это». Вот что он пишет («День поэзии» 1965 г.): «Столкнулись две строки и борются. Одна зовет: «Мы как один умрем!» Другая: «Давайте умирать по одному!»... Не хочется, чтобы одна хорошая строка в советской поэзии убивала другую хорошую строку той же поэзии. Я не предрешаю судьбу спора этих двух строк. Но... все-таки: «как один» или «по одному»?

Мне кажется, что спор привиделся Туркину. Во всяком случае, почитаем еще Д. Сухарева, его шутливое и в то же время очень серьезное обращение к ровеснику: «Ничего мы с тобой не успели: ни побриться, ни песни сложить. Наши кости еще не хрустели, будто мы и не начали жить. А побриться мы все-таки можем, если только найдется вода. Сложим песню и голову сложим, если будет такая нужда».

«Если будет такая нужда», «как один умрем в борьбе за это». Но в наших, человеческих силах сделать так, чтобы нужды в этом все-таки не было. Чтобы умирали мы исключительно «от хворостей своих, от червоточин, от старости» и ни от чего больше. Чтобы дети переживали нас.

Мне лично эта Сухаревская мысль представляется чрезвычайно актуальной для шестидесятых годов двадцатого века. И я готов вслед за поэтом повторять строки, написанные им как заклинание: «Ты возьми, Война, лучшую ракету, выбирай, Война, лучшую планету, собирайся в путь, улети на Марс, — только нас забудь, не гляди на нас».

«Я понимаю, — оговаривается Туркин, — мне скажут: «Что же ты сравниваешь — отдельные строки, да и время ведь не то уже».

Время тут ни при чем. Строки эти всегда современны. А вот насчет того, чтобы сравнивать строки, вырванные каждая из своего контекста, — действительно такой метод приветствовать нельзя. Он давно уже точно наименован «передержкой».

Итак, дороги четырех авторов «Общежития» разошлись. Одни не смогли преодолеть инерцию юношеского своего стиля, и им еще предстоит преодолеть ее. Другие преодолели эту инерцию, обрели себя, стали писать от собственного имени.

Это последнее очень важно. Ведь если мысль о том, что первую книгу поэт пишет от имени поколения, можно еще оспорить, то мысль о том, что последующие книги поэт обязан писать от собственного имени, оспорить уже нельзя. И дело не в том, от первого ли единственного или от первого множественного пишет поэт свои стихи: можно в стихах говорить «я» и быть при этом всего лишь рупором тривиальных истин, которые вертятся на языке у каждого, а можно говорить «мы», но так говорить, что мы за этим почувствуем неповторимое «я» поэта. Писать от собственного имени — это значит утверждать в стихах свое мироощущение, это значит доказывать, что те истины, приверженность к которым ты декларируешь, дороги тебе не тем, что они общепринятые, а тем, что ты их лично выстрадал, что они — часть тебя, часть твоего жизненного опыта, потому что ты их добыл сам и вновь.

Конечно, так писать очень нелегко. Но такова дорога настоящей поэзии, на которой очень хочется видеть всех четырех авторов «Общежития», сборника, показавшего, что стихи этих поэтов мы вправе выверять самыми высокими критериями.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены