Доморощенная «омерта»

Это о медицинских последствиях. А спортивные результаты? Специалисты считают, что без анаболиков супертяжеловесы могут показать в толчке 220 — 225 килограммов, применение же анаболических стероидов позволяет поднять эту цифру до 265 — 270 килограммов.

Толкатели ядра ценою своего здоровья могут отодвинуть флажок на 1,5 — 2 метра.

Но ведь существует же антидопинговый контроль, скажете вы. Да, существует. Но, во-первых, у нас в стране его осуществляют как раз те, кто заинтересован в результатах. То есть контролируют те, кого самих нужно контролировать. Это то же самое, что бороться с преступностью, доверив борьбу самим преступникам.

Кроме того, существует так называемая «программа». Обычно через 10 или 15 дней после приема препаратов анализы мочи уже ничего не показывают, а действие анаболики могут оказывать дней 30 — 40. Вот эти 15 — 30 дней, когда спортсмен еще стимулируется допингом, но анализы отрицательны, называются «окном». И фокус как раз состоит в том, чтобы соревнования пришлись на «окно».

Но почему же тогда происходят скандалы, вроде фантастического взлета к мировому рекорду, олимпийскому золоту и невероятной славе канадца Джонсона и его стремительного шлепка вниз?

Атлеты знают, что чем ближе к соревнованиям подтянули они свою «программу», тем больше шансов на успех. И рискуют, сужая «окно». И бывает, попадаются, тем более что на больших соревнованиях чувствительность анализов растет.

Я хочу, чтобы меня правильно поняли. Во-первых, я вовсе не хочу утверждать, что все наши выдающиеся атлеты сидят на анаболиках. Я знаю, чего стоят те метры, минуты и секунды, те килограммы, которыми измеряются рекорды. Я знаю, что за минуты триумфа нужно платить самой дорогой валютой — каждодневным изнурительным трудом, отказом от многих радостей жизни, причем именно тогда, когда ты полон сил, а жизнь так прекрасна...

Я преклоняюсь перед спортсменами, которые, сжав зубы, налагают на себя епитимью аскетизма, не на день, на два — на годы.

Я не считаю с завистью их заработки. Наоборот, платим мы нашим профессионалам безобразно мало, и сравнивать их доходы нужно с неизмеримо большими доходами западных спортсменов. Там знают, что за труд и успехи нужно платить, и высокими заработками гордятся. И если мы пока не можем тягаться, допустим, с гонорарами хоккеиста Уэйна Гретцки, который один зарабатывает больше, чем вся наша высшая и первая лиги, вместе взятые (это не преувеличение), то нужно хотя бы окружать спортсменов-подвижников заботой. А они у нас не за миллионами — за паршивой однокомнатной квартирой набегаются...

Во-вторых, пафос этой статьи направлен не против бедолаг, которые ставят на карту свое здоровье, а против тех, кто их к этому толкает.

Чемпионат Европы по легкой атлетике в Штутгарте в 1986 году. Советский толкатель ядра С. Смирнов утром еще выступает, в финале же неожиданно отсутствует. Врачи говорят: травма. А на самом деле в Штутгарт позвонили из Москвы: анализ, сделанный перед самым вылетом, показал «плюс». Снова смирновская моча отправляется воздухом под величайшим секретом домой: а вдруг уже чиста? Увы, Москва кодом подтверждает «плюс», и, сокрушенно качая головами, руководители делегации вздыхают: травма...

Хорошо выступает бегунья на 400 метров Пинегина. И надо же — опять травма! Из тех, о которых сами «травмированные» и не подозревают.

Олимпиада в Калгари. Утром в пробных прыжках наш лыжный двоеборец Аллар Леванди показал прекрасный результат. Радостно поднял руку его отец, тренеры сияли: все в порядке. А после первой попытки двоеборцу вдруг говорят: у тебя срочно заболел живот, понял?

Рези объяснялись просто: уезжали в Канаду за две недели до начала Олимпиады. Срок, казалось бы, достаточный для «просветления» мочи, но на всякий случай взяли с собой двух специалистов. Проверили, и — увы — у Леванди для спасения репутации должен был немедля заболеть живот. Сняли с соревнований и остальных двух летающих лыжников, поскольку зачет шел по всем трем членам команды.

Трехкратная олимпийская чемпионка Татьяна Казанкина в 1984 году поехала на соревнования во Францию сразу же после турнира «Дружба» в Москве, на котором антидопинговый контроль не проводился. (Не потому ли, в частности, на нем были показаны такие высокие результаты?)

— Силь ву пле на контроль, мадемуазель Казанкин, — сказали ей.

А как идти? Она-то знала, ЧТО он покажет. Наши спортивные чиновники со свойственным им изяществом утверждали, что то ли «мадемуазель» просто не поняла, чего от нее хотят, то ли это происки империалистов. Что, впрочем, не помешало им Казанкину все-таки наказать, правда, уже дома, подальше от зловредных «империалистов».

Наши пятиборцы приезжают на чемпионат мира в июле 1986 года. А. Старостин становится победителем в личных соревнованиях, но при допинговом контроле он и его товарищи «засвечиваются». Команда дисквалифицируется, а сам Старостин теряет право участвовать в соревнованиях в течение тридцати шести месяцев, то есть вынужден пропустить Сеульскую Олимпиаду. Конечно, опять ставится дымовая завеса, наводится тень на плетень. Но и тень, и плетень сугубо для внутреннего потребления, наш лишенный информации читатель все съест. На экспорт ни тень, ни плетень не проходят.

В 1987 году Международная Федерация тяжелой атлетики внезапно прислала к нам своих медиков для проверки штангистов на допинг. Всех спрятать вовремя не успели, и у кандидатов в сборную А. Акоева и В. Трегубова анализ показал в моче наличие стероидов.

Спортсменов уговорили написать, что принимали они допинг в порядке, так сказать, самодеятельности, а Госкомспорт создал комиссию во главе с заместителем председателя В. Громыко, которой поручено было выяснить все обстоятельства. Результаты расследования, как обещал «Советский спорт» 27 августа 1987 года, предполагалось опубликовать.