В сильный мороз приходится утром большую печь топить, вечером – каленку. Зимой Наталья спит на печи: там всегда тепло, даже жарко.

На все, конечно, деньги нужны: и за дрова, и шоферу за то, что привез, и мужикам, которые пилили. А что поделаешь? Самой заготовлять – сил нет, да и заготовишь – все равно кого-то надо нанимать, чтобы кряжи вывезти и разделать. Мужики, по правде говоря, недорого берут. Они и даром помогли бы, но ведь у Натальи тоже совесть есть.

Распиленные дрова Наталья в ограду сносила. Половину расколола, а самые толстые чурбаки посреди ограды неколотые лежат. Ну, да не беда, зимой, в мороз, их легче колоть будет.

Положив на земляной пол веревку, Наталья набирает дрова. Поленья она не берет: ими зимой большую печь топить. Для бани да для каменки у нее другое топливо заготовлено.

За деревней большой совхозный ток – там и сушилка, и зерносклад, и всякие машины. Каждый год к току что-нибудь пристраивают, и Наталья носит оттуда в плетне щепки, кору, опильши16. Все это в углу ограды аккуратно сложено.

Наталья затягивает петлю на вязанке, нагибается, подставляя плечо под веревку, привычным движением закидывает ношу за спину и, согнувшись, медленно идет мимо грядок с луком и морковью к бане.

Банька у Натальи на задворках – маленькая, старая: еще Гриша строил. В баню, кроме Натальи, ходят Марья Афониха и Таисья Андреева. Втроем и воды наносить легче, и дров на одну баню надо меньше, чем на три. В деревне все, кто поодиночке живет, так делают.

В бане Наталья сбрасывает вязанку на пол и, развязав веревку, складывает дрова в каменку. В предбаннике в щель воткнут длинный нож (еще Христофор ковал) – Наталья вытаскивает его и щепает лучину на растопку.

«Завтра воды наносить – и можно баньку затоплять, – думает она, возвращаясь в дом. – Лопоть 17 опосле достану. Надо еще в избу воды принести. Ведро-то совсем пустое».

Лопоть у Натальи хранится в деревянном, расписанном черно-красным узором сундуке. На самом дне лежит понева материной работы. Ее Наталья хранит пуще всего – память. В углу сундука белый узелок – на смерть.

В деревне у всех старых людей одежда на смерть припасена и у Натальи тоже. Белый ситцевый платок в горошек, чистая рубаха, юбка, кофта, чулки, серые резиновые тапочки, кусок ситца и коробка канцелярских кнопок – материю к гробу прикалывать.

У колодца вытягивает из обруба ведро Таисья Андреева. Она с утра возится со своими ульями и, чтобы спастись от пчел, одета в солдатскую гимнастерку и галифе. Ее правый глаз заплыл от пчелиного жала.

– Последний год, Наталя, держу этих пчел. Ничего от них не получаю. На будущий год всех нарушу, – сердито говорит Таисья.

На своих пчел она не первый раз жалуется. Все грозит их ликвидировать. Но что-то пока не уничтожает.

Выговор у Таисьи московский. Она всю жизнь прожила в деревне, но ее сестры давно живут в Москве, и от столичных родственников Таисья переняла их произношение.

Шурша травой, подходит Натальин сосед, тракторист Володя. Он только что пришел с работы, скинул рубаху и в майке вышел на улицу. Пропеченные солнцем, пропитанные мазутом кисти рук и темный треугольник под горлом яркими пятнами выделяются на его незагорелом теле.

Поздоровавшись, Володя достает из кармана папиросы, спички, присаживается на корточки и закуривает.

– Ну, Владимир, что нового? – спрашивает Таисья.

– А что, Тася, нового... Все по-старому. Юра-механик вот сегодня рассказывал, как его медведь напужал. Юра, значит, дрова заготовлял, а медведь на него вышел.

– Али правду? – удивляется Наталья.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.