Дай руку, товарищ далекий

Поляк ломано, но вполне понятно говорил по - русски. Вот что он рассказал.

Когда гитлеровцы при отступлении стали угонять мужчин в тыл, ему удалось спрятаться в разрушенной снарядом землянке неподалеку от озера Нецко. Но вскоре выяснилось, что выбраться из укрытия было еще труднее, чем убежать от конвоиров: землянка, в которой он скрывался, оказалась между блиндажом боевого охранения гитлеровцев и их передним краем.

В этой землянке, обернувшейся ловушкой, беглец прожил между жизнью и смертью десять дней. Еды, захваченной из дома и найденной в землянке, хватило при самом экономном расходовании только на неделю. Правда, в воде не было недостатка: прошли дожди, и в землянку натекло ее даже в излишке, но на одной воде долго не просуществуешь. И постепенно беглец от пассивного отсиживания в землянке перешел к активному наблюдению за гитлеровцами. В конце концов он обнаружил то, что искал: в обороне гитлеровцев оказалась чуть заметная щель. Через нее и ускользнул минувшей ночью сидевший перед нами поляк.

Беседа с ним подтвердила, что деморализованные нашим наступлением части противника куда - то отведены, а их место заняли свежие войска. Но что это за части, поляк, конечно, знать не мог и был этим явно огорчен. Не мог он показать на карте и то место, где перешел через немецкие позиции: с картой ему никогда не приходилось иметь дела.

Мы помолчали. Вдруг поляк поднял голову, в упор посмотрел на Нарыжного и решительно проговорил:

- Товарищи, я вас проведу к немцам.

Мы просили его отдохнуть день - другой, но поляк вполне резонно ответил, что за это время обстановка может измениться и его знание местности не будет иметь никакой цены. В конце концов, было решено, что мы пойдем в поиск сегодня ночью.

Вечером этого же дня мы подходили к домику, стоявшему невдалеке от развилка дороги, у которого на столбе был прибит указатель: «До Берлина 650 км». В этом здании размещалась разведрота. Нашего утреннего знакомого мы едва узнали. Он был выбрит, собран, подтянут. Тут стал ясен и его возраст, который утром никак нельзя было определить: парню от силы двадцать лет.

Собираясь в трудную дорогу, разведчики ужинали. У нашего поляка, конечно, своего котелка не было, и он бодро хлебал густой гороховый суп - концентрат из одного котелка с казахом Джансы Кужановым. Когда показалось дно, сидевший рядом сибиряк Воробьев, ловкий худощавый солдат с веснушчатым лицом, которого в роте звали «Воробей», придвинул к поляку свой котелок.

- Давай, друг, приобщайся. Поляк прижал руку к сердцу:

- Спасибо. Больше не могу. Майор Нарыжный посмотрел на часы.

- Пора, - сказал он негромко. Через несколько минут мы тронулись в путь.

С особенной отчетливостью запомнился мне этот вечер. С утра было тепло, но к ночи резко похолодало. Сырой ветер, казалось, пронизывал насквозь. Мы шли по центру Августова, пересекая его с юга на север. Тягостное зрелище представлял собой тогда этот город. Гулко звучали наши шаги по мертвым, освещенным луной улицам. Сгоревшие и разрушенные артиллерийским обстрелом дома перемежались с кварталами целых зданий. Но нигде не было видно ни одного живого существа.

Я посмотрел на шагавшего рядом поляка. Его лицо было сосредоточенно и печально. Возможно, в эту минуту он думал о том, во что превратили фашисты его родной город.

Пустынные улицы Августова остались позади. Проселочной дорогой, которая вилась между глухо шумевшими соснами, мы вышли на берег озера Нецко. Через несколько минут показались огневые позиции дивизионной артиллерии. Майор подошел к артиллеристам, еще раз уточнил условные сигналы вызова огня. Вот и полковые «сорокапятки». У опушки навстречу нам поднялись только что соскользнувшие с деревьев разведчики - наблюдатели. Здесь, в нескольких метрах, проходил наш передний край. Одним концом траншея упиралась в озеро.

Когда луна спряталась за тучи, майор негромко, но внятно проговорил:

- Пошли! - И, ловко вспрыгнув на бруствер, подал руку поляку.

Мы были уже на «нейтралке» - так сокращенно называли нейтральную полосу фронтовики.

Странное чувство испытываешь здесь. Впереди - враг, «свое» тут - только плечо товарища. Мы шли, пригнувшись, почти в след друг другу, по узкой обрывистой тропинке у самого берега озера. Казалось невероятным, как в абсолютной темноте наш проводник может так быстро и безошибочно ориентироваться на местности. Но в этом не было ничего удивительного: он шел по своей земле. Здесь он вырос, здесь ему была знакома и близка каждая тропка.

До немецкого боевого охранения, по нашим расчетам, оставалось совсем недалеко, когда случилось непредвиденное... Нет, немцы нас не заметили. Но, как обычно ночью, они выпустили наугад несколько мин, и нашего проводника ранило осколком. Из кисти левой руки брызнула кровь. Но мы не услышали ни единого стона. Майор шепотом предложил поляку вернуться.