Без вести пропавшее

— Там что осталось, не знаешь?— поинтересовался Володька.

— Не знаю. Пошли посмотрим!

Володька мгновение колебался, потом решительно отодвинул доску и выскользнул на ' улицу. Оглянулся.

Те трое далеко, разговаривают, сюда не смотрят. Ребята перебежали дорогу и юркнули в распахнутую дверь.

Длинный коридор был пуст. Двери в классы открыты. Заглянули в свой 5-й «А». Молчаливые ряды парт, пыль, в углу валяется какое-то тряпье. Поднялись на второй этаж. В учительской «а полу — затоптанный ногами кусок зеленого сукна, разбитая чернильница, треснутая рама от портрета, осколки стекла.

— Пошли в пионерскую,— сказал Генка.

Пионерская комната была в самом конце коридора. Дверь заперта. Ребята переглянулись.

— А если там знамя, горн, барабан? — сказал Володька.— Если вымпелы наши? Что ж, немцам оставлять?

— Нельзя,— согласно кивнул Генка.— Надо открыть.

Пришлось ломать замок. И когда он, сорванный, висел уже на одном металлическом ушке, когда дверь наконец открылась и ребята вошли в комнату, первое, что они увидели, было знамя. Оно висело на стене, на том самом месте, куда его всегда вешали после сбора. Рядом, на тумбочке, стояли барабан и горн, «а этажерке — книги, а на столе лежал большой альбом «История нашей школы». Казалось, только что вышла отсюда старшая вожатая и сейчас войдет и спросит: «А что вы здесь делаете?» Но вожатая войти не могла. Могли войти другие. Войти, сорвать это знамя со стены, топтать его ногами, волочить по земле под дружное гоготанье.

Володыка подошел к стене и снял знамя. Вместе с Генкой они оторвали от древка большое красное полотнище с золотыми буквами «Смена смене идет». Потом Володька, сопя, запихивал знамя за пазуху, а Генка помогал ему...

Ребята спустились вниз. Вот и коридор, а в конце его, как в раме,— кусок улицы с забором, с тем самым забором, за которым еще полчаса назад сидел в кустах Володька. Рядом, рукой подать. Полминуты — и дома.

Ребята быстро прошли коридор. Володька с разгона шагнул на порог, и тотчас голова его уперлась во что-то мягкое. Вздрогнул от неожиданности, опешил, вскинул голову и встретился глазами с плотным горбоносым верзилой. Секунду Володька растерянно смотрел на него, потом метнулся в сторону. Но не успел сделать и нескольких шагов, как жесткие пальцы ухватили воротник куртки.

— Хальт! — Холодные глаза смотрели прямо в душу, а пальцы ощупывали неестественно раздувшуюся куртку. Володыка оглянулся, отыскивая глазами дружка, но тот уже удрал куда-то. А немец тем временем рвал на куртке пуговицы.

— О, роте фане,— удивился он.— Дас ист гут, дас ист зер гут.— Потом он больно ткнул пальцем в Володь-кину грудь.— Ду бист большевик, ду бист партизан.

К горбоносому подошли еще двое. Они что-то говорили, поглядывая на знамя, на Володьку, на школу. Горбоносый улыбался, кивал головой, потом снова взял мальчишку за шиворот и повел к березе, что росла возле самого здания, рядом с водосточной трубой. Поставил Володьку к шершавому белому стволу, отошел и вскинул винтовку.

Володька оцепенел. Он видел, как колеблется черный обрез винтовочного ствола, как заглядывает ему в глаза холодный глазок смертоносного оружия. В голове кружились обрывки тысяч мыслей, но ни одну из них он не мог поймать. Он стоял, внешне спокойный, и смотрел на горбоносого, который, отставив, как на учениях, ногу, неторопливо и тщательно отыскивал линию, что проходит через прорезь прицела, мушку и наморщенный мальчишеский лоб.

В то время как папаша Билипп созерцал все увеличивающуюся толпу, Гейнц Холльман продолжал свой путь. Но он уже не шел, как прежде, прогуливаясь. Он почти бежал, придерживая болтающийся на ремне футляр с аппаратурой...

— Не может быть, Гейнц. Это, вероятно, подделка.— Эрнст Ауст покачал головой.— Ну подумайте сами: откуда старик Билипп мог взять настоящее советское знамя?

— Уверяю вас, герр Ауст, оно настоящее. Достаточно взглянуть на него, чтобы понять это,— размахивал руками Холльман.— Пойдемте посмотрим вместе, ведь это совсем рядом.