Без права на жизнь

Борис Криницкий| опубликовано в номере №463-464, сентябрь 1946
  • В закладки
  • Вставить в блог

Встречи с китайской молодёжью

Не успело взойти над землёй солнце победи после разгрома фашистской Германии и японских империалистов, как в Китае вспыхнула новая война. Снова течёт кровь по равнинам северо-восточных провинций, и сопки Маньчжурии разносят эхо орудийных залпов от Жёлтого моря до перевала Большой Хинган. На этот раз столкнулись две внутренние силы Китая: одна отстаивает священную идею национальной независимости и борется за демократию, другая противопоставляет этому своё «право» на распродажу родины иностранному капиталу, с помощью которого ведёт братоубийственную войну.

Семь месяцев провёл я в этой стране, простирающейся почти на 10 миллионов квадратных километров Евразийского материка, и горе 450 миллионное людей, населяющих её, оставило в моей памяти неизгладимый след. Я видел пылающие деревни, подожжённые лётчиками гоминдана с американских самолётов, видел толпы беженцев, бегущих от войны по дорогам Китая, видел тех, кого смерть настигла в пути, на пороге дома или в окопах, видел сирот и вдов с глубокими складками скорби на лицах... Но самой страшной мне показалась трагедия молодёжи Китая, которой и посвящены эти зарисовки с натуры.

Внучка слепого

Много городов в Китае. Древних, как сам Китай, и юных, как его новая цивилизация, красивых, как сказка, и безобразных, как старость. Но есть в каждом из них одно общее начало, характерное только для городов Дальнего Востока, - огромные рынки, заменяющие простому народу службу, магазины, рестораны, биржу, театр и даже дом, потому что многие живут тут же в жалких маленьких хижинах, превращаемых на день то в мелочную лавку, то в дешёвую харчевню, то в сапожную или портновскую мастерскую. Тут рождается беднота от бедноты, и тут бедняки хоронят бедняков.

Рынок занимает десять, и двадцать, и тридцать улиц, переулков, тупиков и, сливаясь с другими рынками, тянется иногда от городских окраин до центра, обрываясь у широких магистралей с многоэтажными красивыми домами, где «Европа» решительно преграждает путь «Азии» жезлами желтолицых полисменов в белых перчатках.

Рынки до краёв наполнены толпой и до самого неба - многоголосым криком толпы, продающей, кажется, всё, что создано в стране за многие тысячелетия истории. В Китае торгуют миллионы людей, но покупают только тысячи. Невозможно сделать шага, чтобы не натолкнуться на множество торговцев, чаще всего разложивших свои товары у ваших ног, прямо на земле. От рикшей, бегущих по всем направлениям, нет прохода. Сторонясь их, натыкаешься на низкорослых лошадок, впряжённых в драндулеты и китайские арбы с широченной «посадочной» площадкой; спасаясь от людей, натыкаешься на автомобиль, тщетно умоляющий рёвом сирены уступить ему дорогу; обойдя автомобиль, снова попадаешь на тротуар, но тут тебя хватают за полы продавцы табака, пельменей, галстуков, электрических приборов, шёлка, национальных сластей... Ни в одном китайском городе нельзя миновать эти рынки, как нельзя пройти по земле, не касаясь земли.

Первый китайский рынок я увидел в Чаньчуше. Здесь и случилось происшествие, в котором главным действующим лицом была девочка по имени Бай Хуа, что означает в переводе «Белый цветок».

Продираясь сквозь рыночную толпу, я услышал впереди себя печально-робкий голос «ло» - медного гонга, обычного спутника слепых китайских нищих. Через три минуты мне повстречался высокий худой китаец с лицом, изъеденным шестью или семью десятками лет нищенской жизни. Высоко подняв голову и напрягли слух, заменявший ему зрение, он держался левой рукой за палку, другой конец которой был зажат в руке девочки лет четырнадцати, следовавшей за нищим. Посреди палки висело. Девочка мерно ударяла по нему маленьким металлическим молоточком на длинной рукоятке, и я не знаю, о чём плакала медь: предупреждала ли встречных о том, что идёт слепец, или умоляла подать милостыню? Меня поразили две глубокие морщинки на лбу девочки, будто чудом перенесённые с чужого, старушечьего лица. Я достал из кармана мелочь, чтобы опустить её в глиняную чашку слепца, но в этот момент какой-то рослый китаец схватил девочку на руки. Я услышал пронзительный крик, жалобный стон ло, грохнувшегося о мостовую, и плач старика, упавшего от внезапного толчка рядом с гонгом. Китаец исчез, унося девочку. Толпа поглотила их прежде, чем слепой успел подняться...

Он стоял, как старое дерево с подрубленными корнями, готовый вот-вот снова грохнуться оземь. Слёзы струились из его гнойных глазных впадин, и ветер трепал его жидкие волосы. Равнодушная минуту назад толпа усадила слепого под тень огромного брезентового зонта чистильщика сапог; в его карманы посыпались оловянные монеты. Многие знали историю его внучки и передавали её тем, кто видел старика впервые.

Полгода тому назад содержатель кафе-шантана «Хакурейка», споив слепого нищего ханшиной, купил у него Бай Хуа за две тысячи юаней. Но уже через две недели девочка сбежала из дома терпимости. Слуги хозяина «Хакурейки» поймали её и снова заставили Бай Хуа «развлекать гостей» кафе-шантана. Она убегала к слепому деду три раза, и каждый побег кончался для неё тем же, чему я был свидетелем в тёплый полдень весны 1946 года.

Птица Пэн

Был он высок и строен, этот черноволосый юноша с лицом мулата по имени Хуан Гай. Был он рикшей в портовом городе Тяньцзине, и щегольская коляска его на двух высоких колёсах с тонкими блестящими спицами, обитая сафьяновой кожей, стояла обычно у самых фешенебельных гостиниц, где живут американские офицеры и коммерсанты, купцы из Шанхая и Гонконга.

В густой толпе рикшей - старых, давно заезженных человеко-коней или ещё сравнительно молодых, но уже измождённых и страдающих одышкой - Хуан Гай выглядел примерно так же, как спортсмен среди людей, умирающих от чахотки. Его тело, прикрытое лишь майкой и трусами, лоснилось словно у хорошего скакуна и отливало на солнце тёмным цветом старинной меди, а крепкие мышцы рук и ног не раз вызывали возгласы восхищения у американских солдат и офицеров, ощупывавших Хуан Гая с видом барышников.

Хуан Гай демонстрировал им выносливость своей мускулатуры и сердца. Усадив седока на высокое сафьяновое сиденье, он становился между тонкими бамбуковыми оглоблями и срывался с места мелкой рысью. Потом, постепенно убыстряя бег, он переходил на бешеный аллюр, и тогда его голые ноги в лёгких сандалиях мелькали почти так же быстро, как блестящие спицы в колёсах коляски, сливавшиеся в одно непрерывное круглое сверкание.

Трёхкилометровое расстояние от отеля «Дун-Бэй» до набережной реки Хайхэ Хуан Гай пробегал обычно за десять минут, делая без отдыха по три - четыре конца подряд.

- О кэй! - кричали в восторге американцы, следя по секундомеру за временем пробега.

Но в те минуты, когда Хуан Гай завёртывал в пояс американские доллары, полученные в награду за доставленное заокеанским воинам удовольствие, он напоминал выброшенную на берег, но ещё живую большую рыбу. Мускулы на его ногах дрожали, словно после купания в проруби, грудную клетку поднимало учащённое дыхание, и левый сосок на груди, обтянутой мокрой от пота майкой, пульсировал быстрее секундной стрелки. Лицо юноши, час или два тому назад смугло-бронзовое и округлённое лёгкой полнотой, принимало угольно-пепельную окраску, а опавшие щёки, заострившиеся скулы и чёрные тени на висках старили его сразу на двадцать лет. Утомлённый, он валился на скамейку сквера, и проходил час, прежде чем ему удавалось придти в себя.

У Хуан Гая было плохое сердце, и станьте, опытные рикши, прикладывая ухо к его груди, качали головами:

- Ты умрёшь раньше, чем станешь богатым. А он мечтал о богатстве. Американцы платили слишком хорошо, чтобы Хуан Гай мог отказать им в развлечении. Кроме того они выдавали небольшие премии за каждую минуту, сэкономленную во время пробега. И он продолжал ежедневные гонки от отеля «Дун-Бэй» до набережной Хайхэ или по большому Международному проспекту. Ещё полгода такого, пусть нечеловеческого пруда, - и он откроет лавку в порту; старая мать перестанет голодать, отказывая себе в лишнем куске хлеба; два маленьких брата смогут ходить в школу и вырастут грамотными, а не такими неучами, как он сам, как давно умерший отец-рикша.

- Сердце ещё успеет отдохнуть, - говорил Хуан Гай. - А до тех пор я должен быть вынослив, как птица Пэн.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены