Атаман

Юрий Нагибин| опубликовано в номере №970, октябрь 1967
  • В закладки
  • Вставить в блог

- Что же он тебя уму-разуму не научит?

- А когда?.. Он в депо учеником, домой редко приходит.

- Про Ленькину семью вы знаете?

- Чего знать-то?.. Он да мать.

- Отец где? Они заговорили враз, перебивая друг друга:

- У него отец в гражданскую погиб... на гражданской войне убили... под этой... Как ее?.. - И оба замолчали, не в силах вспомнить, где убили Ленькиного отца. Не знаю, правда ли это, или так подучил дружков говорить многоопытный Ленька, но милиционер поверил им, а может, сделал вид, что верит Он учинил весь этот, как будто строгий, придирчивый допрос, чтобы выгородить ребят, склонить потерпевших к милосердию.

- Безотцовщина! - вздохнул милиционер. - Экая беда, право!... Придется матерей штрафовать. Альбинос снова заныл, а чернявый уронил свою нагуталиненную голову.

- Зачем это? - сказала хозяйка, вновь нехотя вплывая в действительность. - Конечно, нехорошо так варварски уничтожать цветы, лучше придите, попросите, мы никогда не откажем. Но штрафовать, это, право, лишнее! Ребята поняли, что помилованы.

- Мы больше не будем! - вскричали они так бодро, что всем стало ясно: будут, за милую душу!...

- Не хочется их отпускать, - стал ломаться милиционер. - Хотя они что - мелюзга. Ленька - главная язва... - и кровожадно наказал помилованным: - Вы предупредите товарища: попадется - пощады не будет!... Мог ли я думать, что через несколько дней сам приму участие в набеге на соседский сад под водительством неукротимого Леньки?.. Познакомился я с Ленькой случайно - на Уче. Я плыл на хозяйской плоскодонке, неловко орудуя единственным, да к тому же обломанным кормовым веслом, когда из воды раздался голос:

- А ну, давай к Акуловской!... Я успел испугаться, прежде чем обнаружил маленькую, закиданную цыпками руку, уцепившуюся за корму. Страх сразу прошел, и я разозлился.

- Отчаливай!... Мне в другую...

- Я что сказал?!... К Акуловской, зараза!... Хуже будет! - в бешенстве закричал невидимый пловец. Корма чуть опустилась, и над ее краем показалось искаженное яростью, бледное, крапчатое, облепленное мокрыми, с ржавчинкой волосами лицо моего сверстника. Что-то бессознательно тронулось во мне навстречу злобному мальчишке. И еще до того, как я догадался, что это Ленька, мне захотелось подчиняться ему и помогать.

- Ладно, залезай в лодку, - сказал я.

- Греби, сволочь! - И он плеснул в меня водой. Теперь у меня не оставалось сомнений, что это Ленька. Он, видно, снова скрывается от преследователей и потому не хочет вылезать из воды. Я взялся за весла и быстро отбуксировал его в прибрежный орешник под Акуловой горой. Здесь его уже поджидали знакомые мне Серенька и Петр Васильевич. Они меня тоже узнали и что-то шепнули выбравшемуся на берег атаману. Он глянул через плечо и усмехнулся странно - без улыбки, но ничего не сказал. Приятели вручили ему одежду: латанные-перелатанные штаны, которые называют «ни к селу, ни к городу» - на вершок ниже колен, сетку с взрослого мужчины и ботинки. Эти ботинки были до того изношены, что кожа их стала тоньше, мягче и податливее лепестков тюльпанов. Но Ленька с редким достоинством надел «ни к селу, ни к городу», заправил в них необъятный подол сетки, обулся и подтянул веревочки, заменявшие шнурки. Он удивительно ловко поместился в своей убогой одежде и выглядел чуть ли не франтом. Это происходило оттого, что он замечательно двигался: мягко, упруго, изящно, и одежда послушно следовала каждому его движению. Его привыкшее ускользать от опасности, хорониться, спасать себя тело обладало бесшумной звериной грацией. Я покачивался в своей плоскодонке, ребята меня не гнали, и, осмелев, я выбрался на берег и лег рядом с ними на узком песчаном окоеме под орешником. Немного позже я освоился настолько, что рискнул спросить у Леньки насчет его отца: правда ли, что он погиб в гражданскую войну?

- А тебе какое дело? - ответил Ленька высокомерно, и его тонкие синеватые губы повела гримаса отвращения.

- Просто интересно...

- Заткнись, буржуйская морда! - отрезал он. Мне не в нови было это несправедливое обвинение, и я сказал проникновенно:

- Какой же я буржуй? У меня родители и дедушка - служащие.

- Не буржуй, а на даче живешь?

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены