Атакующие с моря

— Да брось ты, Саня! – Митрохин смущенно прячет огромную, как тарелка, ладонь за спину.

А Самарина уже понесло.

– Зря ты, Славик, стесняешься. Люди же не в курсе, что ты в боевой обстановке вполне заменяешь резервный винт. Так что поломка одного двигателя нам не страшна.

Все смеются, улыбается и Митрохин, поддаваясь безобидной товарищеской шутке. Как я узнал потом, за этой вроде бы нечаянной остротой Самарина стоял действительный случай, происшедший совсем недавно.

Было это на последних батальонных учениях. Взводу Кочешкова и в тот раз была поручена особая задача – подойти скрытно к высокому, скалистому берегу, высадиться, проникнуть в тыл условного противника и захватить его штаб. И хотя в том деле каждый действовал мужественно и умело, младший сержант Митрохин отличился особенно.

Получилось так, что шлюпкам, на которых высаживался взвод, долго не удавалось пристать к берегу из-за сильной волны. И тогда Митрохин, зажав в зубах конец веревки, прыгнул в воду, доплыл до нижнего берегового уступа, вскарабкался наверх и удерживал шлюпку, рискуя соскользнуть с камней в воду, до тех пор, пока все его товарищи не оказались на берегу. Потом, когда учения кончились, ребята да и сам Митрохин недоумевали, как ему удалось на такой волне догрести до берега и взобраться на камни.

Спроси у него, какой род войск он предпочитает всем остальным, Митрохин не задумываясь ответит: морскую пехоту, хотя до призыва в армию мечтал о другом. Впрочем, то же ответят и Олег Мигурский, и Александр Макренко, и Эдуард Хабаров, и все, кто шел сегодня с Кочешковым на высадку. Будет надо – и они пойдут за своим командиром в любое пекло, пойдут уверенно, без оглядки, как шли их сверстники в сороковые годы. Эта уверенность – чувство нравственное, воспитанное на любви к Родине. Оно подкреплено умением драться так, как положено солдатам моря и берега, как требует от них высший закон морской пехоты, – до последнего вздоха и патрона.

Техника боя за высадку отрабатывается до последней мелочи. Вплоть до того, что каждый матрос знает, кого он прикрывает в бою и какая у него персональная задача. Знает, что надо делать, если танки противника окажутся слева от него, справа или перед ним, что делать, если кончились патроны, если впереди трехметровая стена, если остался один в окружении неприятеля, если ранят товарища, а из боя выходить нельзя, и еще много всяких «если». Не знает только одного – как отступают: его этому не учат.

Накануне каждой высадки Кочешков, чтобы ребята вошли в форму, несколько раз проходит вместе со взводом полосу психологической подготовки. Это имитация боя за высадку, боя скоротечного, стремительного, полного неожиданностей. Самое трудное здесь не растеряться, действовать одинаково быстро, когда перед тобой внезапно встает чучело противника, оказывается ров с водой или горящие строения. Они возвращались с психологической полосы в обгоревших гимнастерках, с разодранными ладонями, на негнущихся ногах. Но с каждым разом их гранаты летели точнее, приемы в рукопашных становились короче, жестче и динамичнее, а самое главное – проходило чувство скованности, неуверенности в себе.

...Кочешков встал, подошел к люку, вернулся обратно. Его можно понять; целый час бездействия и неопределенности выведет из равновесия кого угодно. Но внешне он по-прежнему абсолютно спокоен; прислушивается к далекой канонаде, как к музыке, даже глаза прикрыл от удовольствия: узнает по голосу «своих».

Внезапно гул артиллерийской канонады на море прервался. Повисла непривычная, давящая тишина. Было слышно, как бьет в борт волна, рассыпаясь дробью брызг по стеклам иллюминаторов. Это могло означать только одно: морской десант выходит на действительный участок высадки.

С флагмана передали: «Буранам – готовность 1».

Роман Погазяк сдавил ладонями штурвал, повернулся к стоявшему сзади старшине команды мичману Владиславу Худаконенко:

— Скажите гвардейцам, пусть держатся крепче, пойдем на полном ходу.

— Атакуем...

Рев двигателей заглушает его собственный голос, над судном веером вздымается вода, сплошная стена воды десятиметровой высоты. Корабль, приподнятый мощной струей воздуха над поверхностью моря, дрожит, как разгоряченный конь. Впереди перед Погазяком глухая гряда камней, справа – узкий, тесный пролив – вот по нему-то и должен Роман провести свои суда. Сзади нас, точно повторяя все маневры командирского корабля, ведут суда его подчиненные. Мы двигаемся на предельно «малой», быстрее нельзя: справа и слева камни, да еще ветер, так что Роман едва успевает перекладывать руль: амортизирует резиновая подушка, наполненная воздухом, – наше дно и наши «колеса».

Выйдя из пролива, Роман посылает ручки оборотов двигателей вперед почти до отказа. Рывок. Корабли, едва касаясь поверхности воды, устремляются к берегу, подобные камням, пущенным из пращи. Скрытые от борта до хвостовых плоскостей вздымающимися фонтанами воды, они напоминают смерчи, только они еще стремительней, неукротимей. Вряд ли можно сейчас позавидовать тем, кому предстоит встреча с ними лицом к лицу.

До берега не больше двадцати пяти кабельтовых, до первых траншей «противника» – немногим больше, это несколько минут хорошего хода. Но даже эти несколько минут для Любого другого судна, идущего к берегу без огневого прикрытия, могли бы оказаться роковыми: во-первых, береговая артиллерия, во-вторых, мины, которыми буквально напичкано море в прибрежной зоне. Нас же не пугает ни то, ни другое: у кораблей звена Романа Погазяка огромное преимущество – скорость, которая делает корабли почти недосягаемыми. Корабли на 'воздушной подушке воплотили в своей конструкции и ходовых качествах основные принципы ведения современного боя за берег – стремительность, неуязвимость, дерзость.

До береговой полосы 100 метров...

50... 30... 10. Все! Под нами уже не вода – земная твердь! Роман чуть сбрасывает обороты левого двигателя, мягкий поворот – проскакиваем между двух валунов. Брызжет в стороны галька, тугим вихрем срывает с дюн песок, сухие клочья травы. Корабли идут по земле! Идут, оставляя за собой ровную, будто приглаженную громадным утюгом поверхность. Теперь воздушная подушка – наши колеса. Это неестественно, непривычно, но факт: мы идем по земле так же легко, как по воде. И это ошеломляюще действует на тех, кто приготовился встретить нас на берегу. Роман видит, как растворилась в траншеях цепь автоматчиков, выскочившая было навстречу, как бешено крутит ручку наводки кто-то из бойцов «противника», оставшихся у орудия. «Молодец, – мелькает в голове у Романа, – не струсил». Вдруг он замечает перед собой тройной ряд колючей проволоки, сворачивать некуда, да и поздно. И Погазяк наползает прямо на нее. Внизу же, в трюме, ощущается только мелкая дрожь – вибрация и толчки, когда под подушку попадает особенно крупный камень, а уши закладывает от рева двигателей и пронзительного свиста винтов над головой.