Дмитрий Казнин и таксисты

Иллюстрации: Екатерина Гаврилова

Не успеете вы поднять руку, как тут же рядом останавливается народное такси, которое доставит вас до места назначения за триста или четыреста рублей — как договоритесь. И в придачу, бонусом, вы станете хранителем истории, случая, целой жизни. Плохо говорящий по‑русски человек, мрачноватый бывший военный или переодетый таксистом бог Гермес (да мало ли кто ещё), поведает не совсем связную, грешащую стилистическими и логическими ошибками историю, которую вы не забудете больше никогда и которая вместе с тысячами подобных ей составляет последний оплот устного народного творчества в нашем донельзя технологизированном мире.

На Трифоновской улице на поднятую руку останавливается классическая «девятка» цвета «мокрый асфальт». Улыбчивый мужчина средних лет в чёрных усах соглашается подвезти на Ленинградский вокзал. Начинает он сразу, без предисловий:

— Моему сыну пять лет, старших четверо. У меня первая жена умерла, когда мне было 42. Я тебе скажу: надо делать детей. У тебя дети есть? Нет? А сколько тебе лет? Уже? Ты что, надо срочно делать! Мне мой младший звонит и просит привезти «мазду-шестёрку». Кто тебе это подсказывает, спрашиваю, а он говорит, Додалишох — а это старший брат. Младший, когда в моей машине едет, всегда стоит между креслами и каждую женщину взглядом провожает и говорит: «Баба!» Тоже Додалишох его научил, — на этом моменте мы вырвались из пробки на проспекте Мира и понеслись вдоль гаражей и нежилых построек.

— Я тебе прямо скажу, только ты не подумай чего, — продолжил после паузы водила, — чем отличаются мусульмане и христиане. У вас глаза сытые. Вы на женщину сытыми глазами смотрите, а глаза должны быть голодные, одежда у наших женщин всё закрывает, вот так вот, ноги полностью и руки тоже, до ладоней, поэтому наш мужчина всегда голоден, поэтому женятся и детей рожают, поэтому семьи крепкие. Я тебе так скажу: красивых женщин в России очень много, а семей крепких мало.

Друг у меня есть, Алишер, ещё при Союзе служил в Балашихе. Мы с ним переписывались, ну, он мне и пишет, что жену собирается из Балашихи домой везти. А у нас родственники узнали, волнуются, ждут, боятся, кого Алишер привезёт. Привёз он Наташу. Худенькая, испуганная, девушка-подросток, короче. Вот уже двадцать лет живут, пятеро детей, она лепёшки лучше моей жены делает, клянусь. Я когда приезжаю, с ней тоже вижусь, один раз спросил её: «Наташа, не тяжело тебе было, весь день дома, с детьми, с женщинами?» У нас, когда мужчина домой приходит, женщины на свою половину уходят. Первое время, говорит, очень тяжело было, а потом поняла, что у вас, говорит, столько тонкостей в отношениях, теперь даже интересно, я бы, говорит, не променяла свою жизнь на другую. А сейчас что? В Советском Союзе всё хорошо было. А кино какое снимали… А сейчас что? Один раз ударил — десять человек падает. Разве такое может быть? — тут мы развернулись у Ленинградского вокзала, и я сердечно попрощался с моим водителем.

Как‑то от храма Христа Спасителя до метро «Аэропорт» меня вёз обычный человек. Не молодой и не старый. Мужчина в бежевой тёплой куртке. На средней руки иномарке. В приёмнике играли «Битлз». С них он и начал.

— Вот битлы в наше время были, как это говорится, популярны, да, при Брежневе мы джаз слушали, приезжал даже кто‑то к нам. Знаешь про Брежнева анекдот? Слушай, — далее последовал несмешной анекдот про Брежнева. Рассказав его, водитель начал смеяться. Я хмыкал, пытаясь улыбаться и кивать головой.

— Или вот такой, про женщину, которая заходит в рюмочную, ноги от ушей, блондинка, и просит стакан водки и стакан сметаны. Берёт это всё, становится к мужичкам-алконавтам, а водка у неё налита в стакан, как это говорится, с горкой, ну, знаешь, поверхностное натяжение жидкости называется. Она берёт стакан водки, выпивает залпом, потом льёт себе на голову сметану и размазывает. Мужички смотрят на неё с недоумением, а она говорит: «Вот такая я вот девчонка!» — таксист смеётся дольше обычного.

Помню, в 70‑е, когда одна предложила мне кое‑чего сделать, я её чуть не убил! Как же, принципы у всех были, советская девушка не может быть проституткой. Да?

Всё‑таки вот время‑то было. Зачем они Союз развалили! Как жили! Пять—десять рублей до получки занимали, бабушка в автобус входила — все вскакивали. Так вы или верните полностью то время, да, или дайте бизнесу работать, а то ни то ни сё. Был такой фильм раньше, может, смотрел — «Приключения Гулливера», 30‑х годов фильм вроде, там Гулливер только настоящий актёр, а все остальные нарисованные, так это, там у лилипутов король выступал под пластинку, а её заело. Он на трибуну поднялся и говорит: «Я ваш король, самый прекрасный король в мире, я ваш король, самый прекрасный король в мире, я ваш король, самый прекрасный король в мире…» Вот так и наши короли сегодня выступают: «Надо сделать лучше, надо сделать лучше, надо сделать лучше». А сами не знают, как надо делать, чтобы всем лучше было, — мы вывернули на Ленинградский проспект.

— А так и я знаю, что надо сделать лучше, а ты возьми и сделай! Но ведь никто не знает, как. Пир во время чумы. Все воруют. Так же было перед революцией 17‑го, да? Распутин, всё остальное. Помяни моё слово, когда начнётся, мало им не покажется, люди‑то готовы. Но это уже не та революция будет, кровавый инструментарий‑то усовершенствовали…

Машина свернула на нужную улочку, и вознице ничего не оставалось, как, взяв деньги, попрощаться со мной.

Во время пересадки в Ереване у меня было шесть часов, чтобы либо осмотреть окрестности, либо сидеть в зале ожидания. Войдя в аэропорт, я тут же оказался в кольце армянских таксистов. Выбрал невысокого, похожего на товарища Хачикяна человека в остроносых ботинках, рубашке с коротким рукавом, заправленной в брюки. Он плохо говорил по‑русски, но тем не менее рьяно взялся отвезти в Эчмиадзин. На стоянке, когда мы подошли к салатового цвета «пятёрке», он неожиданно попросил: «Слушай, давай покрышки заберём на автобазе, пять минут, хорошо?» Я согласился, мы заехали на расположенную недалеко автобазу, а какой‑то человек и вправду погрузил к нам в багажник покрышки. Теперь мы могли отправляться. Вот лишь некоторые моменты нашего долгого путешествия:

— Справа, видишь, на летающую тарелку похоже — это наш старый аэропорт, а скоро будет новый, его аргентинцы строят, выкупили несколько домов, которые мешают, и будут их сносить, сейчас увидишь эти дома, вот те, серые. Направо — Ереван, 15 километров, налево — Эчмиадзин, 9 километров. Ты в Армении бывал вообще? Нет? И Ереван не видел? Слушай, я должен тебе показать наш город. Добавь ещё пять тысяч, и я тебя в Ереван отвезу. Как так, побывать в Армении и не увидеть Ереван! Добавишь? Тогда поехали. Вот эта улица — это наш Лас-Вегас, одни казино, видишь, и ещё строят, вот казино «Достоевский», например, это для русских, которые приезжают поиграть. Мы Россию любим, ваш Медведев подписал этот, ну, договор с нашим президентом, теперь никто на нас напасть не сможет, а то с Россией будет иметь дело. Эх, как при Союзе хорошо жили, никто по национальности не делил никого, все ездили в гости, до Тбилиси отсюда два часа на машине. А сейчас что? Все воюют, никто не дружит. А вот это здание — дом Москвы. Лущкова знаешь? Это он построил. А вон там — это коньячный завод. Самый лучший коньяк вообще, его Сталин любил больше всего, двести литров ему подарили тут, вон, такое чёрное здание, мрачное немного. А вон там, далеко, видишь, этот, как его, монумент, да, жертвам геноцида. Знаешь, что такое геноцид? Ну вот, а вон там — Карабахское кладбище, видишь, такой шпиль высокий, прямо в небо, — мой проводник достал вдруг откуда‑то из‑под кресла кулёк, полный конфет. — Кушай, почему не хочешь, конфета-манфета бери, это же шоколад!

Мы въехали в город из розового камня. Покружили по центру и двинулись по другой дороге «на выход». Нас ждал Эчмиадзин.

— Видишь, весь город из одного камня. Они эти камни режут и режут уже столько лет, а они не заканчиваются и ещё есть. Сейчас я поверну руль налево, а ты смотри направо, я поворачиваю, смотри! Видишь, на горе большая женщина с ножом? Там раньше Сталин стоял, а теперь эта женщина. А вот наш главный рынок, здесь всё что хочешь можно купить, хочешь — фрукты, хочешь — овощи.

В Эчмиадзине мы припарковали авто и пошли пешком на территорию резиденции Католикоса всех армян Гарегина Второго. Мой провожатый пытался вырвать у меня мобильный, чтобы фотографировать меня же на фоне древнего храма и других армянских святынь. Я вежливо отбивался. В Эчмиадзине таксист чувствовал себя неуверенно. Его словарного запаса (да и знаний) не хватало, чтобы вести достойную экскурсию. Он стал подходить к молодым священникам — то ли учащимся семинарии, то ли просто местным служителям, — о чём‑то спрашивал их, они мотали головой.

— Ну что это такое, — возмущался таксист, — никто уже по‑русски не говорит.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

читайте также

• Старое такси, №1748, июнь 2010, Алексей Яблоков

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.