Впереди фронта

Василь Земляк| опубликовано в номере №1167, январь 1976
  • В закладки
  • Вставить в блог

Повесть

В сумерки, когда зыбкость и кратковременность дня наводят на мысли о непрочности и непродолжительности самой нашей жизни, тела на снегу являют собой картину зловещую, почти мистическую. И не так умиротворенностью своей, наконец обретенным покоем, как этой вот фатальной неизбежностью погибнуть именно тут, на этом белом косогоре, на склоне такого прекрасного дня. Уставшее за день, вымученное войной солнце, что все эти годы, подобно нашей жизни, двигалось по небу словно бы длинным обходным путем, бросает на них свой последний взгляд, в котором одно лишь безразличие, чем-то напоминающее равнодушие победителей, позабывших даже отдать земле прах побежденных. А впрочем, и они забывали хоронить нас... Сумерки окутывают трупы как-то сразу и словно бы на мгновение раньше, чем все вокруг.

Мы уж было собрались оставить их на произвол судьбы, когда возвратился Савватей и с ним несколько всадников – шесть или семь силуэтов будто выступили из померкшего небосклона. Они преследовали «оппель», который в самом начале схватки ринулся к Збаражевской дороге, в сторону фронта. Обессиленные кони, не выдержавшие состязания с машиной, виновато отфыркивались, а Савватей, не слезая со своего Шпанка, то ли всерьез, то ли просто для проформы погрозил пулеметчикам, расположившимся среди обломков моста. Сосредоточив все внимание на грузовиках, что круто развернулись при виде развалин и метались в панике, не в силах преодолеть крутизну холма, пулеметчики выпустили из-под самого носа важную птицу. В большом, крытом брезентом «вагене» покашливал мотор, коротко и монотонно, и только один этот повторяющийся звук нарушал гнетущую тишину, повисшую над полем битвы. Несколько вражеских машин еще догорали, наполняя сумерки чадом и запахом тлеющих перьев – промерзшее немецкое воинство обогревало себя в перинах и подушках. Заметив, что мы собираемся уходить, Савватей позвал: – Эй, политрук! А закапывать кто будет?.. Я посмотрел на него с нескрываемым удивлением. Будто Савватей не знает, что мы не возим с собой похоронного инструмента, что у нас как бы предубеждение против него, а земля сейчас ровно камень, простой лопаткой ее не отколупаешь. Нужны заступы и кайла.

– В машинах поищите. Фрицы – народ запасливый.

– Все обшарили. Пух-перо да целлюлоза... – буркнул Яшка Кривенький, прозванный в отряде Тюльпаном за шапку белых кудрей. Сиденьем на санях ему служила груда одеял, только что извлеченных из «вагена». Интендантская жилка Тюльпана в таком войске, как наше, была отнюдь не лишней.

– Там солдат! – закричала Па лазя, вывалившись прямо в снег из задней дверцы «вагена». Она, как самая послушная и исполнительная среди нас, бросилась выполнять приказание Савватея – и на тебе! Растерянно, стряхивая снег с кожушка, стояла она перед нами, совсем позабыв о том, что за поясом у нее пистолет.

Тюльпан засмеялся: только что брал он одеяла из этой самой машины, и никакого солдата там не было. Однако невольно схватился за карабин. А Шурабура, наш отрядный великан, мигом соскочил с саней, нагруженных трофейным оружием, в несколько прыжков добрался до задней дверцы «вагена» и занес гранату над головой.

– Фриц, вылазь!

Ни звука, только поршни мотора громко стучали в тишине, усиливая наше напряжение. Под тентом темно, но оттуда, если там в самом деле немец, ему хорошо видно Шурабуру с гранатой.

– Выходи, говорю!

Никого. Шурабура с укором глянул на Палазю, дескать, выдумываешь, девка, и с гранатой в вытянутой руке, по-медвежьи переваливаясь на железных ступеньках, полез в машину. Было слышно, как под тентом возится Шурабура, и вдруг заверещал ломающийся голос.

– Баба! – произнес кто-то из всадников.

В проеме показался Шурабура, съехал по лесенке в снег, таща за воротник пленника.

– Тьфу, черт бы его побрал, напугал до смерти. В «вагене» темно; поднимаю одно одеяло, второе – и вдруг что-то живое дышит. А он спит себе на перине. Согрелся, тепленький, как мышонок. Женщина?! Нет, не женщина. Немчонок. Гля, как вырядился. Шинелька, сапожки и все как взаправду – Хенде хох! – Шурабура отпустил пленника. Немчонок, видно, еще не совсем очнулся от сна, для чего-то посмотрел на руки, прежде чем поднять их, может, вспомнил про рукавицы, которые, верно, остались на перине, а потом стоял с поднятыми руками и улыбался Шурабуре, который так неожиданно выволок его из теплого гнезда. Мотор в «вагене» чуть слышно попыхивал: не этот ли звук слышал немчонок сквозь сон? Шурабура сплюнул, прицепил гранату к поясу, отступил от своего странного пленника. Тот перевел взгляд на Палазю и, верно, принял ее за мальчика, своего одногодка. Палазю смутил этот взгляд немчонка. Спрятала в кобуру браунинг, покрепче затянула ремень, и вид у нее стал суровый и неподкупный.

У него были длинные тонкие пальчики, словно бы просвечивавшие насквозь. Они не дрожали, а только растопырились, как веер, – каждый сам по себе. На нем была шинель с погонами, фуражка, явно чужая, – она сползала на глаза, но тем не менее мальчик выглядел маленьким военным франтом, правда, несколько помятым и оттого немного смешным. Савватей показал пленному, что он может опустить руки, и тот сделал это словно бы непринужденно и улыбнулся. Сдвинул на затылок фуражку и сразу же разрушил наши более или менее четкие представления об «арийской расе». Лицо в веснушках, носик курносый, задорный, глаза черные, как два уголька. Торопливо обвел этими угольками сначала всех нас, потом убитых на снегу.

Было темно, поэтому мальчик многих не мог разглядеть, но кое-кого узнал. Назвал дядю Фердинанда и Заукеля. Они пали в самом начале боя. А мальчик тем временем спал в их «вагене» и теперь стоял над ними растерянный, не в силах смириться с мыслью, что оба они мертвы. Машины дотлевали на косогоре, и «ваген» наконец заглох, а мальчик упорно искал глазами еще кого-то и, не найдя, спросил по-немецки Палазю:

– Wo ist mein Vater*?

Палазя кинула взгляд на Савватея. Тот жестом показал пленнику на след «оппеля». Мальчик ступил несколько шагов по следу, потом остановился, пораженный.

– O mein Gott**! Он оставил меня! – И заплакал, всхлипывая совсем по-детски.

– Что теперь с ним?.. – В голосе Савватея была жалость и растерянность. – Маленький совсем, черт бы его побрал. Слал бы уж лучше там под одеялами...

________

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены