На Оке у Поленова

Алексей Николаев| опубликовано в номере №1166, декабрь 1975
  • В закладки
  • Вставить в блог

Когда видишь в музеях то, что сделано Поленовым на Оке за сорок лет, изумляешься не плодовитости этого периода творчества, не виртуозному мастерству художника, а тому, как же нужно было полюбить и прикипеть сердцем к одному краю земли, чтобы создать эту поразительную по глубине чувства и искренности галерею русского пейзажа на малом ее кусочке и сказать о родной природе все!

И здесь я должен вернуться к одной из поездок в поленовские места. Кроме пиршества красок осенней Оки – с горящим золотом и киноварью на фоне густой зелени сосен, с голубеющими, за край земли уходящими далями, зеркальным чистым плесом реки и опрокинутым в нее небом, – такими же живыми и волнующе трепетными вставали в памяти два шедевра русского пейзажа – «Золотая осень» Поленова и ученика его Левитана. Именно здесь, на осеннем окском холме, а не в залах галереи я понял, как по-разному могут художники видеть и чувствовать одно и то же состояние природы, одни и те же ее краски и как по-разному, но одинаково правдиво выражать истину. Левитан открыл нам тончайшую мелодию русской осени, постоянно ускользающий, но необыкновенно сильный мотив ее. Поленов дал своим .шедевром законченный, совершенный, хочу сказать, эпический образ русской осени, расширив его до образа Родины, облек в отточенную, как бы отчеканенную форму, сохранив при том все лирическое обаяние и прелесть этой осени. «Золотая осень» хранится в поленовском доме на Оке, в музее, носящем его имя, – одном из крупнейших мемориальных художественных музеев страны. В стенах этого дома находится самая полная коллекция окских пейзажей Поленова, прекрасное собрание картин его учеников и современников, но этим отнюдь не ограничиваются достоинства дома-музея, музея, прямо скажем, замечательного, посетить который должен каждый, кого влекут искусство, природа, кому дорога русская культура.

Здесь чувствуешь аромат разных ее эпох, а это могут создать только люди, отдающие делу всего себя. Впрочем, горизонты творческой работы музея столь обширны и значительны, что требуют отдельного серьезного разговора. Надеюсь, он состоится. Мы же закончим начатый – о поленовских местах.

Приезжая на Оку, к Поленову, всякий раз ревниво оглядываешь окрестности в поисках перемой и всякий раз не перестаешь удивляться своему чувству к этим местам.

Казалось бы, и не новичок, не раз бывал, возвращался и снова приезжал, давно вижу бесконечные окские плесы за чередой излучин, длинные песчаные отмели посреди реки, на которых важно и терпеливо стоят серые цапли, уже отвыкшие от неторопливого шлепанья пароходных плиц по тихой воде и начинающие привыкать к отрывистому постукиванию дизелей «Зари». Сам ты уже привык к этим переменам. Привык к тому, как чертят белопенные вензеля по окским плесам «Казанки» с «Вихрями» и «Прогрессы» с двадцатипятисильной «Москвой». Привык, что редко встретишь теперь долбленую осиновку на старом, весельном ходу в две мускульные силы – отжила свой век. Привыкнуть можно ко всему новому, но никак не привыкнешь к Оке, которая, сколько бы ни возвращался к ней, всегда нова. Давно уже знаешь, как после жаркого полдня ударит вдруг ветер, заиграют по реке отрывистые, потом раскатистые волны, посереет Ока, нахмурится и станет синей, словно по самое дно вобрала в себя пугающую темную синеву тучи, закрывшую полмира и половину Оки>, потому что вторая половина реки светла, ослепительно блестит под невидимым солнцем, и странно бывает смотреть на неземной этот свет из-под синего свода грозы. Но прокатится гроза – окская гроза, есть ей где разгуляться! – свалится в ту, другую половину, и снова вспыхнет река светом. Не очистилось еще небо, а на мутно-сизых его пологах ходят над Окой радуги – одна, другая, смотри, и третья перекинула коромысло: и страшной грозе и светлым радугам не тесно, не низко – вольготно живется над Окой... Знаешь ты и это. Привык? Да полно! Кто ж привыкнет к Оке настолько, чтобы заново, как в первый самый раз, не радоваться каждой новой встрече с нею?! Одно слово – Ока...

Но есть и другой лик поленовского края – луга. Знакомству твоему с лугами тоже вот уже... много лет. Но и теперь, как раньше, утром до солнца уходишь в луга, где был когда-то твой первый выстрел – неудачный, конечно. Но вспоминать об этом хорошо, когда идешь росным утром по заливному лугу без дороги да без цели особой, а так – смотреть, слушать, думать. Лежит над лугом слоистый туман, верхушки стогов темнеют над блеклым его молоком. (Как это написал бы Поленов?!) Идешь дальше, и тихо, торжественно – как корабли из тумана – выплывают навстречу стога. Сладко пахнет багульник. Потревоженные шагами, завозились где-то в кустах дрозды, значит, рядом должно быть озерко. Не про него ль говорил дядя Прокопий, что в старое время «карась тут водился о-обширный!». Где теперь Прокопий? Может, по егерьской, бакенской, плотницкой или какой другой части – ведь на все руки мужик... Стоп! Что-то новое – пошли хвощи, кажется, раньше не встречал... Кр-ря! Кря-кря-кря! Вспугиваешь уток, забившихся на ночь в крепь. Поднимаются шумно, тяжело (отъелись на окских харчах!), с глухим треском крыльев, с испуганным кряканьем и, как всегда в темноте кажется, из-под самых ног. Нет, место знакомое и не осиротевшее еще живностью. Вот и чащобник темнеет; помнится, тянулся он по пересыхающему в межень ручью прямо к реке. Тут до Оки рукой подать. Так и есть: слышишь не сравнимый ни с чем запах воды и свежих водорослей. Туман посветлел, но не отошел еще, Оку только слышно. Тяжело ударила щука, и эхом отозвалось ей на том берегу:

– Ви-и-тька-а! Жерлицу-то-о при-вяза-ал?..

Теперь и не сочтешь, сколько раз бывал в этих краях, исходил, кажется, вдоль и поперек и леса, и луга, и берега окские, все видел, все знакомо, а вот тянет поехать. Может, оттого и тянет? Да и как не поехать, даже ради одного последнего вечера на Оке! О нем и рассказать-то невозможно толково: так хорош... Как расскажешь о закате, когда солнце опускается за Игнатьеву гору на заречной стороне, а верхушки тамошнего леса перекинулись через всю гладь Оки и легли, отраженные, к Скнижкиному устью? Как расскажешь о соловьиных потемках черемухи на склоне поленовского холма?..

Нет, надо ехать!..

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены