Океан и корабль

Ольга Кучкина| опубликовано в номере №1097, февраль 1973
  • В закладки
  • Вставить в блог

Запомните это имя

У меня в блокноте осталась сделанная им запись: «И отблески огней (имярек) растаяли, как горсть углей, брошенная в чернильную темноту тропической ночи». Это была фраза, которую он придумал для возможных экзотических описаний. Он говорил, что хочет оставить миру записки из своих многочисленных странствий, и уже сочинил одну фразу, которую можно будет вставить по поводу любого порта или острова. Впрочем, он предлагал ее и другим: «Такая хорошая фраза, жаль отдавать, но возьмите, я себе еще придумаю». В нем было много мягкой доброты и юмора, а также развитой вкус: он умел заметить всякую ложную красивость и штамп, которыми, увы, испещрена литература, связанная так или иначе с делом, которому он посвятил свою жизнь.

Ему было сорок лет, он был талантливым ученым-океанологом, доктором физико-математических наук, личностью, бесконечно преданной науке, прекрасным товарищем, ярким человеком. Запомните его имя — Борис Александрович Тареев.

Экспедиция Института океанологии АН СССР должна была начаться двадцать второго декабря... Мы прилетели во Владивосток, откуда уходило в 7-й рейс наше научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», восемнадцатого декабря. Двадцать первого Борису Тарееву сделали операцию. Банальный аппендицит. Он почувствовал себя плохо за сутки до того, но никому ничего не сказал: он умел переносить боль. У него уже начался перитонит. Двадцать третьего ему сделали вторую операцию.

Мы приходили к нему в больницу: у него было серое лицо и непохожие на прежние, тареевские, глаза. Ему все время хотелось пить, а пить было нельзя. Он говорил: «Ах, холодной бы воды или свежего цейлонского пива... Так хочется на Цейлон, попить пива!» Он бывал и на Цейлоне, и в Гонолулу, и на Раротонге, и на Самоа, и на Таити, и в поселке Мирном в Антарктиде. Он плавал во всех океанах земного шара.

Мы ушли в рейс без него. Ему становилось все хуже. Он еще надеялся прилететь в Занзибар, на вторую половину рейса. Ему непременно нужно было принять участие в новых исследованиях экваториального глубинного противотечения, изучением которого он занимался...

Океан и океанологи

Хотите, я расскажу вам, что такое научная работа в океане! Это когда полуголые (тропики!) мужчины в мазуте, солярке, морской соли таскают по палубе тяжелые металлические предметы, навешивают их на тросы, опускают за борт, поднимают, и все это под каленым солнцем или стеной дождя, смотря как повезет, несколько часов кряду, потом перерыв в час-полтора, и все сначала, снова перерыв, и снова то же самое. Если судно застает ночь, с ясным лунным небом или штормовая, безразлично, они выходят на палубу и продолжают «макать» (почти научный термин) ночь. Это если говорить о работе гидрологов. У турбулентщиков, в отряде буксируемых устройств, в отряде цифровых устройств, в отряде радиотелеметрии и еще в восьми отрядах свои нюансы.

Гидрологи работают на баке, по левому борту. Начальник отряда, кандидат географических наук Виктор Нейман стоит за лебедкой. Другой кандидат, Владимир Павлов, навешивает приборы. Владимир Егорихин подает их. Есть еще четвертый член отряда — Людмила Лаврищева, но она в это время варит кофе: мужчины, естественно, не допускают ее до тяжелых физических работ. То, что они опускают за борт, называется батометры, то, чем они занимаются, называется взять серию, а все в целом называется гидрологический разрез, то есть по определенному меридиану или параллели через определенное число миль делается определенное количество станций — остановок судна, когда производятся замеры температуры и солености разных океанических слоев глубиной до 1 000 — 1 500 метров. По данным этим составляются графики, на них рисуются изолинии — линии одинаковой температуры или одинаковой солености, которые показывают, как располагаются слои в океане, по ним, в частности, находят течения. Павлов рассказывал, как принимал участие в широко известном, так называемом меридиональном гидрологическом разрезе, начинавшемся от Антарктиды, когда на судне «Обь» пересекли весь Индийский океан, делая станции через каждые 60 миль.

Это для нас с вами океанская или морская вода и есть вода, да и только. Ну, зеленая или аквамариновая в погожий летний день, свинцовая, с пенными бурунами в свежую погоду, а то еще фиолетовая, с расцветающими то тут, то там гигантскими светящимися лепестками (оптический эффект), как здесь, в тропиках, в Индийском океане. Мы плаваем в ней или смотрим на нее; на воду, на ее движение можно, как известно, смотреть сколь угодно долго, и не приестся, не наскучит...

Океанологи тоже плавают и любят смотреть на воду. Больше того, они очень любят смотреть под воду — в аквалангах или масках, потому что тот, кто заинтересовался морем, обречен на вечное любопытство ко всякой его жизни, и внешней и внутренней. Вот почему после каждого захода на остров на нашем судне с неизбежностью устанавливается резкий, стойкий и, поверьте, ужасный запах добытых кораллов и раковин. Это потом они станут прекрасными, эти многочисленные веточки известняка, напоминающие то оленьи рога, то диковинные кусты, то причудливые кристаллы горных пород; или эти тридакны, мурексы, лямбисы, конусы, каури, харпы, галиотисы, округлые и овальные, с изрезанными краями и ребристые, плоские и витые, алые, лимонные, коричневые в крапинку и розовые в черную полоску. Но прежде нужно снять все органические и неорганические наросты, дождаться, пока умрет и начнет разлагаться моллюск внутри раковины, исхитриться и вытащить его, словом, пройти через всяческие тернии, чтобы добраться до красоты. Хотя, может быть, именно такая красота, за которую надо пострадать, и ценится дорого.

Однако, помимо всего, океанологи — и это главное — умеют говорить с океаном. Получать от него (из него) информацию, которая имеет далеко идущие последствия.

В сущности, простая вещь — померить температуру и соленость на разных уровнях. Кажется, померили, и что! А океанологи, вернувшись из одной экспедиции и привезя гору статистических данных, отправляются в новую за новой горой.

Данные, которые получают ученые, накапливаясь, выстраиваясь в логическую систему или, напротив, вдруг путая все сложившиеся представления, чтобы постепенно выстроиться совсем в другую систему, позволяют все ближе и ближе подойти к загадкам Мирового океана. К законам его жизни. К механизму движения его вод. К долгосрочным научным прогнозам в связи с этим. И в перспективе — к возможной власти над его процессами, обусловливающими в конечном итоге процессы жизни нашей планеты.

Доктор физико-математических наук Ростислав Озмидов, заместитель начальника экспедиции:

— Если бы в океане не было движения, он был бы мертв. Солнце способно прогреть очень тонкий, буквально сантиметровый слой воды, ибо вода — плохой проводник тепла. Следовательно, вся толща океана была бы холодной. Кислород не мог бы проникать с поверхности в глубины, а биогенные элементы — азот, фосфор, калий, — напротив, оставались бы замурованными в глубинах. Не был бы возможен синтез белка. Кроме этого, океан функционирует как резервуар планетарного тепла, как отопительная система нашей Земли. И это тоже благодаря движению в нем. Океанология изучает закономерности этого движения как в крупномасштабных процессах, в частности, течениях, так и в мелкомасштабных: турбулентности, внутренних волнах, микроструктуре.

Отряд гидрологов, руководимый Нейманом, и занимался в нашем рейсе течениями.

Гидрология — царица полей

Полигон номер четыре был намечен на экваторе.

Слово это — «полигон» — я услышала с самого, начала, едва успели отойти от заснеженного, залитого зимним солнцем причала во Владивостоке. Было странно слышать его, сугубо сухопутное, в применении к океану, а тем не менее оно оказалось нормальным океанологическим термином. Правда, заместитель начальника экспедиции Вадим Пака сказал: «Полигон — это нечто, не имеющее границ», — имея в виду и погоду и всякие прочие обстоятельства, сдвигающие эти границы, и его фразу тотчас подхватили как шутку. Зато еще один заместитель, Константин Федоров, даже вечером накануне встречи Нового года (она состоялась непосредственно в Тихом океане), все рисовал какие-то графики и перекладывал их с места на место: «Раскладываю полигонный пасьянс». Потому что, кроме шуток, полигон должен быть обеспечен четким планом: когда какой отряд приступает к выполнению своей программы.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Мамаев курган

С генерал-полковником, дважды Героем Советского Союза Александром Ильичом Родимцевым беседует специальный корреспондент «Смены» Леонид Плешаков