Часть текста отсутствует

победы, гревшее душу. Но эту победу надо было нести сквозь будничность дней, пробивать ей дорогу...

Плисовый костюм, усы торчком, волосы с сединой бодрым хохолком. Черты лица резкие, острые. Две глубоких острых морщины от крыльев носа к окончаниям губ шли, сминались в полукольце. Губы хорошо вылеплены. Вертикальная морщинка и другая, покороче, падали, врезались со лба на нос. Глаза выпуклые. Блестели нестерпимо ярко...

После разговора с буровыми и дележа вертолетов на планерке надо было с главным инженером Конаревым обсудить кое-какие технические вопросы, а с главным геологом экспедиции Новиковым и начальником геологического отдела Тяном — проблемы, касающиеся предстоящего испытания скважины на Верхнем Салыме. Потом надо было созваниваться с Ханты-Мансийском и выбивать мясо для поселка и железобетонные плиты для строительства дороги к новой гостинице. Потом надо было решать вопрос с ремонтом поселковой школы и другие текущие дела.

И ввинчивалась все выше, нарастала, набирала темп кривая салмановского дня.

...Было еще утро. Шел девятый час, и солнце уже накаляло воздух, блистало лучами по всей мощной глади Иртыша, проглядывавшего сквозь ели из окон его кабинета.

«Газик», приткнувшись у ограды, как послушная собака, ждал хозяйского окрика. Салманов прошел сквозь сквер, разбитый у конторы экспедиции. Инвентаризующим взглядом оглядел тощенькие, задушенные холодными дождями цветы: может, выправятся? Поцарапал ногтем краску штакетника: подновить надо!

«Газик» рявкнул и тронулся. По косогору вниз. Надо было посмотреть, что стряслось с ремонтно-комплектовочной базой. Наводнение, затопившее по Оби и Иртышу сотни деревенек и поселков, подмочило и его, салмановское хозяйство. Пирс, на девять метров возвышавшийся всегда над водой, на этот раз исчез, пропал. Сейчас вода потихоньку уже спадала, и на базу, раскинувшуюся внизу под крутым обрывом, уже можно было проехать.

Потом «газик» появился у вновь строящейся гостиницы-профилактория, где занимался внутренней планировкой заезжий московский архитектор. Потом остановился у Дворца культуры и спорткомплекса, где шли большие ремонтные работы и пять парней из Тбилисской академии художеств расписывали стены. «Газик» снова возник у вертолетной площадки. «МИ-4» летел на буровые, на Верхний Салым.

Салманов залез в вертолет, плюхнулся на первое попавшееся сиденье, закрыл глаза. Внизу под взмывшим наискосок к небу вертолетом мелькнули цветастые, обитые деревянными пластинами и шифером наряженные дома Горноправдинска, прямые улочки с чахлыми прутиками берез, островок тайги у больничного городка, игла телецентра... Мелькнул лось, свободно стоявший у вивария детского сада, подняв голову...

Мерзлая, обросшая мхом и лесами мансийская пустыня — можно и час, и два, и три висеть над ней на вертолете, в глазах будут стоять все те же болота, жалкие, кривые, засохшие сосны и лиственницы. Земля, плоская и слезливая, не меняясь, тянется на сотни километров. И плоское небо над ней... Две пустыни, молчаливые, жуткие, безлюдные.

Сколько лет уже Салманов на этой земле? Семнадцать?

Удача впервые пришла в шестьдесят первом году, девять лет назад. Уже давно гремело Березово, гремел Шаим. И загремел Мегион. Его Мегион.

Где бурить? Если бы кто знал вначале, где бурить! Одни рекомендовали бурение на Мужинском выступе и южнее, близ Сартаньи, но эти районы оказались совершенно бесперспективными. Другие силой своего научного и административного авторитета затаскивали станки нефтеразведок на Полуйский вал. Третьи ориентировали поиски на якобы перспективный Казымский свод, который вдруг оказался не столько реальностью, сколько плодом легкого на вымыслы кабинетного воображения.

Тот же знаменитый Березовский фонтан газа! Опорную скважину, давшую первый газ Сибири, воткнули там просто потому, что невозможно было из-за отсутствия малого флота завести оборудование на Казым, где намечалась эта скважина. И опять-таки, исходя из удобства разгрузки тяжелого многотонного оборудования, место для бурения выбрали не в двух километрах к востоку от Березова, не там, где предполагалось и где никакого фонтана не было бы, а на самой окраине поселка, неподалеку от изб. Расчет на случайность? Где-то был и расчет на случайность.

За самовольный перенос места заложения скважины в Березово начальнику тогдашней партии опорного бурения дали строгий выговор, а позже, через несколько лет, собственно, за эту же партизанщину, приведшую нечаянно к открытию, — звание лауреата... И с ним, Салмановым, произошло то же, когда девять лет назад он, не дожидаясь распутицы, не обнаружив на каротажных диаграммах ничего любопытного, снял с Нижневартовской скважины станок и самовольно перетащил его на тракторах по исчезающему зимнику на Мегионскую структуру, только что подготовленную сейсмиками... Сколько грозных радиограмм, шпыняющих за самоуправство! Но не тащить же станок сквозь тайгу обратно. Да и невозможно уже было его тащить. Вскрылись, задышали болота.

Мегион дал тогда нефть. Но не только нефть. Он фактом своего существования резко повысил перспективы центральной и северной частей Тюменщины. Он вещественным, документальным образом доказал возможность открытия промышленных скоплений нефти в меловых отложениях, почти повсюду распространенных в Западно-Сибирской низменности. Он увесистым аргументом весом в двести сорок тонн нефти, сфонтанировавшей за сутки из скважины, убедил тех, кто, несмотря на газ Березова, нефть Шаима, все еще твердил о неэффективности поисковых работ на нефть и газ в Сибири. Может быть, это и было самое главное тогда — преодолеть психический барьер? Мегион перечеркнул и нависшую над ним, Салмановым, угрозу снятия с работы за анархические действия.

Победителей не судят. Его выручил Мегион. Спас и Усть-Балык, загремевший на всю страну громадными запасами нефти и этим заставивший перечеркнуть очередные выговоры и понижения по должности «за разбазаривание фондированных материалов» (всего-то дал стройматериалов бедствовавшей школе в Сургуте). Фортуна словно улыбнулась тогда, сменив нечаянную опалу на заслуженную славу. Пришла пора Западно-Сургутского и Мамонтовского месторождений, ударила салымская и правдинская нефть.

Ему вспомнилось вдруг, как он на основании одной только каротажной диаграммы, отбившей до десятка продуктивных горизонтов большой мощности, объявил, что предполагаемые запасы Салыма невиданны! Что делать, если не только от страха, но и от радости глаза велики? Но смешки покатились по Сибири: «Салманов со своим Салымом обсалымился», — когда при испытаниях скважина брызнула только фонтанчиком грязной водички с нефтяной пленкой. Ошибка при цементаже, элементарная ошибка, но сколько она стоила ему... А через несколько месяцев рядом, на соседней структуре под пол буровой с ревом ударила мощная маслянистая струя. «Обсалымился? — хотелось кричать ему тогда. — Обсалымился?» И сколько стоил тот праздничный день?

«Что перевесит, — подумал он вдруг, — если на весы положить радости и неудачи?»

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.